Второй принцип Аболиционистского Подхода к Правам Животных

Признание за животными фундаментального права не быть собственностью означает, что мы должны отменить их институциональную эксплуатацию, а не просто регулировать ее, и что мы не должны поддерживать реформы этой эксплуатации и узконаправленные кампании.

Краткое изложение

Признание за животными права не быть собственностью требует отмены их институциональной эксплуатации, а не просто ее регуляции в сторону «гуманности». Аболиционистки отказываются от кампаний за реформы эксплуатации животных. Они также отказываются от узконаправленных кампаний — особого вида регуляционных кампаний, которые произвольно выделяют определенные формы эксплуатации в качестве особенно аморальных, таким образом предполагая, что другие формы приемлемы. Кампании за реформы эксплуатации и узконаправленные кампании на самом деле поддерживают эксплуатацию животных и приводят к сотрудничеству между так называемыми зоозащитниками и институциональными эксплуататорами.

Отказ от велферизма

Согласно Аболиционистскому Подходу, отказ от идеи о том, что животные являются вещами, требует от нас признания за ними фундаментального права не быть собственностью. Это означает, что мы должны отменить их институциональную эксплуатацию и отказаться от их использования ради еды, одежды, развлечений, экспериментов и так далее.

Но что насчет позиции, согласно которой мы можем использовать животных, если обращаемся с ними «гуманно»? Такая позиция называется велферизмом, заботой о благополучии животных. Аболиционистки откровенно и недвусмысленно отвергают ее.

Но разве меньше страданий не лучше, чем больше страданий? Конечно, лучше. Но причинение меньшего объема страданий не решает проблему фундаментальной несправедливости использования животных. Как мы уже видели в контексте человеческого рабства, лучше бить рабов реже, чем чаще, но это не решает проблему фундаментальной несправедливости рабства. Равно как выступающие против рабства аболиционистки осуждают его независимо от «гуманности» обращения с рабами, так аболиционистки, выступающие против эксплуатации животных, утверждают, что мы не можем оправдать их порабощение, каким бы «гуманным» оно ни было.

Велферизм сосредоточен не на использовании животных, а на обращении с ними. Велферистки считают, что если с животными обращаются «гуманно», тогда в их использовании нет проблем. Аболиционистский Подход, в свою очередь, сосредоточен не на обращении с животными, а на их использовании. Аболиционистки утверждают, что никакому использованию животных нет оправданий.

Некоторые велферистки считают более «гуманную» эксплуатацию своей конечной целью. Они не видят проблем в эксплуатации животных как таковой и считают этичным использовать и убивать их, если это происходит «гуманно», а животные при этом не страдают «без необходимости». Такие велферистки стремятся регулировать эксплуатацию.

Другие велферистки утверждают, что в далеком будущем они хотят положить конец эксплуатации или по крайней мере значительно снизить число эксплуатируемых животных, но они поддерживают «гуманную» эксплуатацию и другие меры регуляции в качестве средств достижения этой цели. Мы называем таких велферисток новыми велферистками, потому что они поддерживают «гуманную» эксплуатацию, но не ради регуляции самой по себе, а в качестве средства достижения другой цели. На сегодняшний день большинство крупных зоозащитных организаций придерживаются той или иной разновидности нового велферизма. Многие из них заявляют, что хотят отменить эксплуатацию животных в будущем, но утверждают при этом, что якобы более «гуманное» обращение с ними является средством достижения этой цели.

Независимо от того, являются велферистки традиционными или новыми, все они поддерживают регуляцию эксплуатации животных и отмечают «гуманную» эксплуатацию как нечто хорошее с точки зрения этики. Поступая таким образом, они неизбежно поддерживают и одобряют участие в якобы «гуманной» эксплуатации.

Теоретической основой велферизма служит идея о том, что животных не волнует само по себе использование и убийство. Их волнует только как с ними при этом обращаются и как убивают. Согласно этой идее, животные живут в постоянном настоящем и не заинтересованы в продолжении жизни. Они заинтересованы только в избежании боли, стресса и страха. Мы кратко ознакомимся с происхождением велферизма и посмотрим, как современные «зоозащитные» организации его поддерживают. Затем мы перейдем к рассмотрению причин, по которым Аболиционистский Подход безоговорочно отвергает эту позицию.

Происхождение велферизма

Велферизм возник в начале девятнадцатого века и олицетворял собой отказ от идеи, согласно которой животные являются вещами без какой-либо моральной ценности в силу их меньшего в сравнении с людьми интеллекта (они не могут рассуждать, мыслить абстрактно, разговаривать и так далее) или в силу того, что они не были созданы «по образу и подобию Бога», как якобы были созданы люди. Реформаторы того времени, такие как Джереми Бентам и Джон Стюарт Милль, утверждали, что раз уж животные способны страдать, значит мы имеем перед ними моральное обязательство учитывать их интерес в избежании страданий. Часто можно встретить цитату Бентама: «Вопрос ведь не в том, могут ли они рассуждать? могут ли они говорить? но в том, могут ли они страдать?»

Хотя во многом велферизм и сменил предшествующую парадигму рассмотрения животных (теперь их рассматривали как существ с моральной ценностью, а не как просто вещи), велферисты не отказывались от большинства форм их использования, в частности от употребления в пищу, ради чего убивают подавляющее большинство животных. На самом деле они однозначно заявляли, что эксплуатация животных ради еды совершенно приемлема. Согласно ранним велферистам, животные лишены самосознания, то есть рефлексивного самосознания здоровых взрослых людей. Их не волнует сама по себе эксплуатация и смерть. Их волнует только как их эксплуатируют и как убивают. Согласно Бентаму, если мы убиваем и едим животных, «нам от этого лучше, а им никогда не хуже. У них нет наших долгих ожиданий будущих страданий». Бентам также утверждал, что, убивая животных, мы на самом деле оказываем им услугу, если делаем это относительно безболезненно. «Обычно их смерть от нашей руки более быстра, а значит и менее болезненна, чем та, что неизбежно ждет их в природе, и мы всегда можем сделать ее более быстрой. <…> Нам должно стать хуже, чтобы они жили, но им никогда не хуже от смерти».

Мысль о том, что животные не заинтересованы в собственной жизни, служит основой для идеи о допустимости их использования и убийства, если мы делаем это «гуманно». Это привело к появлению законов о жестоком обращении с животными.

Питер Сингер и «Освобождение животных»

Велферистская идея о том, что животные не заинтересованы в продолжении жизни, лежит в основе философии «Освобождения животных» Питера Сингера, которой придерживаются практически все крупные зоозащитные организации. Как и Бентам, Сингер убежден, что животные не обладают самосознанием в том смысле, в котором им обладают «нормальные» люди. Согласно Сингеру, в отличие от людей, которые заинтересованы не только в избежании страданий, но и в сохранении жизни, другие животные ничего не ожидают и не имеют надежд на будущее. Так что если Джо проникнет в комнату Тома, пока тот спит, и мгновенно и безболезненно убьет его одной пулей в голову, он все равно навредит Тому, даже если Том не почувствует боли. У Тома есть самосознание, и он «обладает жизнью». Он строит планы на будущее. Убийство помешает Тому осуществить свои планы и удовлетворить связанные с будущим желания.

Согласно Сингеру, животные (по крайней мере большинство из них) «не обладают жизнью», то есть не имеют непрерывности сознания во времени. У них нет такого самосознания и планов на будущее, какие есть у людей. Они живут в некоторого рода «постоянном настоящем», и их не волнует само по себе использование и убийство в наших интересах. Их волнует только как мы их используем и как убиваем. Сингер утверждает, что мы можем продолжать использовать животных, если будем всерьез учитывать их интерес в избежании страданий. Безболезненная смерть не представляет для них вреда. Сингер откровенно заявляет: «Некоторые люди говорят, что невозможно быть сострадательным, если убиваешь животных. Я с этим просто не согласен. <…> Я думаю, что если стандарты действительно сострадательные, такие, которые обеспечивают животным наиболее хорошую жизнь перед убийством, тогда в этом нет никаких проблем».

Надо заметить, что Сингер, как и Бентам, является утилитаристом. Утилитаристы — это консеквенциалисты, которые, как мы уже видели в обсуждении Первого Принципа, отказываются признавать какие-либо моральные права, потому что считают, что интересы людей и других животных должны быть защищены лишь в том случае, если этому благоволит оценка последствий. Утилитаристы утверждают, что мы должны защищать интересы лишь в том случае, если это приводит к увеличению объемов счастья, удовольствия, удовлетворения интересов и тому подобного. Иронично, но Питер Сингер, так называемый «отец движения за права животных», отказывается признавать за животными какие-либо права.

И хотя за людьми Бентам и Сингер тоже не признают никаких моральных прав, они все равно выступают против рабства. Бентам отвергал рабство по крайней мере отчасти потому, что понимал, что быть рабом значит быть вещью, на которую вообще не распространяется мораль. Так что Бентам хоть и отказывался от идеи права, он признавал право-подобную защиту человеческого интереса не быть собственностью и выступал против рабства. Аналогично, Сингер хоть и отказывается признавать моральные права, он тоже утверждает, что по крайней мере со здоровыми людьми нельзя обращаться как с заменяемыми ресурсами. Здоровых людей, обладающих самосознанием, надеждами и планами на будущее, Сингер считает индивидуумами с уникальной ценностью. Он убежден, что из-за этой ценности такие люди не могут быть с легкостью заменены. В некоторых ситуациях эта ценность может быть перевешена последствиями, но в целом такая презумпция представляет собой право-подобную защиту. Как бы то ни было, несмотря на отказ признавать за людьми моральные права, Бентам и Сингер признают за ними право-подобную защиту, когда речь заходит об их использовании в качестве заменяемых ресурсов.

Но ни Бентам, ни Сингер не признают такую право-подобную защиту за животными, потому что считают, что люди и другие животные имеют важные различия. Они не видят ничего плохого в самом по себе использовании животных и владении ими. Действительно «сострадательное» и «гуманное» рабство животных приемлемо, потому что они лишены самосознания и живут в некоторого рода «постоянном настоящем». Их не волнует само по себе использование и убийство. Их волнует только как мы их используем и как убиваем. Согласно Бентаму и Сингеру, если мы обеспечим животным восхитительную жизнь и будем убивать их безболезненно, то в этом не будет никаких проблем.

Разновидности велферизма и регуляции эксплуатации животных

Велферизм выражен в общепринятых этических нормах в отношении животных. Большинство людей на улице согласны, что животные обладают некоторой моральной ценностью. Они не считают их просто вещами. Они могут думать (и почти всегда так думают), что люди важнее, но другие животные все равно хоть что-то, да значат. Большинство считают приемлемым использование и убийство животных в наших интересах, если с ними обращаются «гуманно» и не причиняют им страданий «без необходимости». Эти идеи отражены в законах о жестоком обращении с животными.

Но велферизма придерживаются и все крупные зоозащитные организации в Северной и Южной Америке, Австралазии и Европе. Фактически все эти организации разделяют философию Сингера и сосредоточены не на использовании животных, а на обращении с ними. Ни одна из этих организаций не придерживается идеи, согласно которой любое использование животных в качестве заменяемых ресурсов аморально, каким бы «гуманным» оно ни было. Они проводят кампании за реформы эксплуатации, чтобы сделать обращение с животными более «гуманным» и «сострадательным». Некоторые из них придерживаются традиционного велферизма, заявляя, что использование животных приемлемо. Своей конечной целью эти организации считают регуляцию эксплуатации. Это Humane Society of the United States (HSUS), the Animal Welfare Institute, the Royal Society for the Prevention of Cruelty to Animals (RSPCA) и Compassion in World Farming (CIWF). Другие организации придерживаются нового велферизма, утверждая, что реформы эксплуатации являются лишь средством ее отмены. То есть однажды в далеком будущем эти реформы приведут к отмене эксплуатации или по крайней мере к значительному сокращению числа эксплуатируемых животных. К таким организациям можно отнести People for the Ethical Treatment of Animals (PETA), Farm Sanctuary, Animal Aid и Viva!.

Существует два основных вида велферистских кампаний. Кампании за реформы эксплуатации якобы стремятся сделать ее «гуманной». Такие кампании могут требовать принятия новых законов или поправок к уже принятым, либо они могут пытаться уговорить животноводческую индустрию добровольно согласиться на реформы без изменений законодательства. В качестве примеров можно привести кампании по постепенному отказу от клеток для свиноматок, расширению клеток для кур-несушек или животных, используемых в биомедицинских опытах, а также попытки сделать убийства «гуманными».

Узконаправленные кампании (УНК) призывают к отказу от отдельных форм эксплуатации, но не к ее отмене в целом. То есть УНК обычно призывают отказаться от определенных форм эксплуатации, а не реформировать их. В качестве примеров можно привести антимеховую кампанию, кампании против поедания кошек и собак в Азии, кампании за особую защиту определенных видов животных, которые считаются «особенными» из-за предположительной схожести с людьми (обезьяны и дельфины) или по каким-то другим причинам, а также кампании против использования кур евреями-хасидами в ритуальных жертвоприношениях. И хотя зачастую утверждается, что УНК стремятся «отменить» определенную форму эксплуатации, на самом деле они лишь поддерживают идею о том, что одни формы эксплуатации лучше других.

В следующей главе мы разберемся, почему аболиционистки безоговорочно отвергают реформы эксплуатации и УНК.

Почему аболиционистки отказываются от реформ эксплуатации и УНК

Прежде всего, аболиционистки отказываются от реформ эксплуатации по одной простой причине: если мы не можем оправдать эксплуатацию животных, тогда не имеет смысла проводить кампании в ее поддержку, даже если она якобы более «гуманна». Если эксплуатация животных аморальна, тогда мы не должны призывать людей участвовать в ней. Имея это в виду, мы рассмотрим шесть особых причин, по которым аболиционистки отказываются от реформ эксплуатации и УНК.

Во-первых, аболиционистки не согласны, что животные не заинтересованы в продолжении жизни.

Как мы уже обсуждали выше, исторической основой велферизма служит идея, согласно которой животные лишены самосознания и живут в «постоянном настоящем». Предполагается, что эксплуатация не волнует их сама по себе. Их волнует только как с ними при этом обращаются. Аболиционистки категорически с этим не согласны и настаивают, что эта идея основана на спесишистском представлении о самосознании. И они не согласны, что животных не волнует их использование и убийство, даже если оно безболезненное. Крайне странно утверждать, что смерть не представляет вреда для чувствующих существ. Способность чувствовать появилась в процессе эволюции не просто так. Она позволяет существам выявлять вредные и опасные для выживания ситуации. Способность чувствовать — это средство для продолжения существования. Чувствующие существа, просто в силу обладания этой способностью, заинтересованы в сохранении своей жизни. То есть они предпочитают, хотят или желают остаться в живых. Индийские джайны давным-давно выразили эту мысль: «Все существа хотят жить, наслаждаются удовольствием, ненавидят боль, избегают разрушения, любят жизнь, жаждут жить. Всем жизнь дорога».

Таким образом, заявление о том, что смерть не представляет вреда для чувствующих существ, отрицает наличие у них того самого интереса, которому служит способность чувствовать. Это все равно как сказать, что существо с глазами не заинтересовано в зрении и слепота не представляет для него вреда. Мы согласны с Дональдом Гриффином, биологом и одним из ведущих этологов двадцатого века, который отмечал, что даже если животные и неспособны думать о себе подобно людям, это не означает, что они не обладают самосознанием на некотором уровне. Похоже, что любое чувствующее существо должно обладать самосознанием, поскольку чувствовать что-либо значит осознавать, что эти чувства принадлежат именно этому существу, а не какому-то другому. Если чувствующее существо испытывает боль, оно неизбежно осознает, что это именно ему больно. Есть кто-то, кто осознает свою боль и хочет ее прекратить.

Мы не считаем, что животные ограничены «постоянным настоящим». И мы полагаем, что люди, которые живут с кошками, собаками или другими животными, тоже с этим не согласятся. Но даже если бы это было правдой и животные действительно были ограничены настоящим, это не означало бы, что они лишены самосознания. Подумайте о людях с транзиторной глобальной амнезией. Эти люди зачастую не могут вспомнить прошлое и спланировать будущее, но они осознают себя в настоящем месте и времени. Их самосознание может отличаться от самосознания здорового взрослого человека, но нельзя сказать, что у них его нет, или что им безразлична смерть, или что смерть для них не представляет вреда. Люди с такой амнезией, про которых можно сказать, что они ограничены «постоянным настоящим», все еще в некотором роде думают наперед, ожидая следующую секунду своего существования.

Вряд ли бы мы хотели, чтобы такой человек был учителем или хирургом, но большинство людей придут в ужас от предложения принудительно использовать его в качестве донора органов или безвольного подопытного в биомедицинских экспериментах, как бы «гуманно» их ни проводили. Даже если бы животные жили в аналогичном «постоянном настоящем» (мы считаем эту идею абсурдной), это не означало бы, что они не обладают самосознанием, или что они не заинтересованы в продолжении жизни, или что смерть не представляет для них вреда.

Мы подробнее обсудим эту тему, когда доберемся до Четвертого Принципа, но сейчас достаточно будет сказать, что аболиционистки считают, что все чувствующие существа ценят свои жизни, а убийство представляет для них вред, каким бы «гуманным» оно ни было.

Во-вторых, кампании за реформы эксплуатации и УНК неизбежно поддерживают эксплуатацию животных.

Цель кампаний за реформы эксплуатации и УНК заключается в создании коалиций, включающих в себя людей, которые видят проблему в определенной форме эксплуатации, но не в эксплуатации в целом. Такие кампании должны играть на самом низком уровне спектра, а иначе растеряют часть коалиции.

И именно в этом заключается проблема.

В кампании против клеток для свиноматок участвуют люди, которые едят продукты животного происхождения, в том числе свинину, но которые при этом считают, что содержание свиноматок в клетках «негуманно». В кампании против традиционных батарейных клеток для кур-несушек участвуют люди, которые едят яйца от кур, заключенных в «расширенные» клетки или в одну большую клетку, которую называют «бесклеточным» курятником. В кампании против фуа-гра участвуют люди, которые едят мясо, но считают, что фуа-гра хуже других мясных продуктов. В кампании против мяса участвуют люди, которые потребляют молочные продукты и яйца. В антимеховой кампании участвуют люди, которые носят шерсть, кожу и шелк.

Кампании за реформы и УНК неизбежно поддерживают те формы эксплуатации, которые не являются их целями, поскольку стремятся создать коалиции, включающие в себя людей, которые участвуют в этих формах эксплуатации. То есть эти кампании должны обозначить реформы и продукты, не являющиеся их целями (но которые при этом не отличаются от них с точки зрения этики), как более «гуманные» или «сострадательные», причем не только фактически (предположим, что они действительно подразумевают меньшие страдания), но и с точки зрения этики. Другими словами, кампании за реформы эксплуатации и УНК сообщают людям, что они должны участвовать в эксплуатации, не являющейся целью данной кампании.

То есть кампания против клеток для свиноматок должна предлагать «бесклеточную» свинину в качестве предпочтительной альтернативы, которую люди должны потреблять и поддерживать. Если же в рамках этой кампании предположить, что любое потребление мяса или даже любое потребление свинины аморально, тогда те, кто выступают против клеток для свиноматок, но не видят проблем в потреблении мяса или свинины, не поддержат кампанию и не внесут пожертвование.

Проще говоря, если Мэри ест мясо, но согласна, что клетки для свиноматок жестоки, то она внесет пожертвование на кампанию, если ей скажут, что потребление других продуктов животного происхождения более предпочтительно с точки зрения этики и что она поступает лучше, чем те люди, которые потребляют свинину, произведенную с использованием этих клеток. Она не поддержит кампанию, если ей сказать, что она поступает ничуть не лучше этих людей. Как легко можно увидеть, это приводит к поддержке идеи об этичности той эксплуатации, в которой участвует Мэри.

УНК против фуа-гра должна поддерживать идею о том, что люди должны есть стейки, цыплят, рыб или паштет из печени гуся, которого не кормили насильно. Если в рамках этой кампании предположить, что люди должны отказаться от всех продуктов животного происхождения или даже только от мяса, тогда те, кто не видят проблем в потреблении животных продуктов, но считают принудительное кормление гусей аморальным, не поддержат кампанию и не внесут пожертвование. УНК против меха должна поддерживать идею о том, что будет лучше, если вместо меха люди будут носить шерсть или кожу. Если в рамках антимеховой кампании предположить, что шерсть и кожа так же аморальны, как и мех, тогда те, кто носят шерсть и кожу, но считают трагедией убой детенышей тюленей или капканную охоту на лис, не поддержат кампанию и не внесут пожертвование. Кампания против клеток для свиноматок не может быть истолкована в качестве призыва к отказу от поедания свинины, мяса или всех продуктов животного происхождения, иначе она не смогла бы создать коалицию, потому что люди, потребляющие свинину и другие животные продукты, не поддержали бы ее.

Все эти кампании должны делать вид, что те формы эксплуатации, против которых они направлены, хуже всех остальных, которые таким образом оказываются предпочтительными альтернативами. Люди, участвующие в эксплуатации животных, не поддержат кампанию, если им не сказать, что та эксплуатация, в которой они участвуют, делает их «сострадательными». Людям должно быть комфортно и их комфорт достигается хитрым обманом, согласно которому цель кампании аморальна, а их собственное поведение аморально в гораздо меньшей степени или не аморально вовсе.

Таким образом, коалиции вокруг УНК и реформ эксплуатации имеют одну общую черту: они включают в себя широкий круг людей, которые «заботятся» о животных, поддерживая их якобы более «гуманную» эксплуатацию и потребляя продукты животного происхождения, не являющиеся целями этих кампаний.

Особо пагубный эффект этих коалиций заключается в том, что они выставляют бессмысленным моральный императив веганства, который мы подробно рассмотрим в обсуждении Третьего Принципа. Объединяя веганок (которые поддерживают реформы и УНК) с людьми, которые еще не перешли на веганство, эти кампании поддерживают заблуждение, согласно которому между веганками и людьми, которые участвуют в эксплуатации животных, нет моральной разницы. Эти кампании изображают веганство незначительным и необязательным. В результате это препятствует рассмотрению веганства в качестве этического долга.

Возможно ли, чтобы эти кампании не поддерживали эксплуатацию животных? Нет. Поддержка эксплуатации является единственным способом формирования коалиции. Могут ли велферистки переиначить их и поддержать реформы эксплуатации посредством кампании, которая недвусмысленно сообщает: «Мы поддерживаем широкие клетки для кур-несушек, но мы против любой эксплуатации животных, какой бы „гуманной“ она ни была. Мы считаем веганство моральным императивом, но при этом поддерживаем широкие клетки в качестве временной меры, пока мы движемся в сторону отмены эксплуатации животных»? Могут ли они провести узконаправленную кампанию, которая недвусмысленно сообщает: «Мы считаем любую „еду“ из животных одинаково аморальной и нарушающей их права, а веганство считаем этическим долгом, но сейчас мы сосредоточились на фуа-гра и как только преуспеем, то сразу перейдем к другим продуктам животного происхождения»? Разумеется, такие кампании могут иметь место. Но их поддержат — внесут пожертвование — исключительно те люди, которые разделяют идею о правах животных. Такие кампании будут гораздо более этически последовательны, но они будут совершенно неэффективны для сбора пожертвований. Именно поэтому ни одна зоозащитная организация никогда их не проводила.

В-третьих, кампании за реформы эксплуатации и УНК приводят к сотрудничеству между «зоозащитниками» и институциональными эксплуататорами.

Учитывая, что все эти кампании проводят крупные зоозащитные организации, их позиция предельно ясна: они откровенно поддерживают эксплуатацию животных. В результате зоозащитники становятся партнерами производителей более «гуманных» продуктов животного происхождения. Их партнерство имеет место как в реформистских кампаниях, так и в УНК. Благодаря этим кампаниям прямая поддержка эксплуатации животных в последние годы стала еще более явной в результате откровенного сотрудничества между зоозащитниками и институциональными эксплуататорами. Это сотрудничество подразумевает, что первые рекламируют якобы «гуманные» продукты животного происхождения, которые продают вторые.

Хотя подобные примеры существовали еще в девяностых, все сильно изменилось в 2005 г., когда сеть премиум-супермаркетов Whole Foods рассказала о своем намерении разработать ряд стандартов «Сострадания к животным», которые якобы должны были привести к производству животных продуктов «высокого благополучия». В январе 2005 г. Питер Сингер, автор «Освобождения животных», которого многие называют «отцом движения за права животных», написал открытое письмо генеральному директору Whole Foods Джону Маки от имени «нижеподписавшихся организаций по обеспечению благополучия животных, защите животных и защите прав животных», выражавших «признательность и поддержку» за «передовую инициативу Whole Foods» в разработке стандартов якобы более высокого благополучия. Среди подписавшихся организаций были PETA, HSUS, Farm Sanctuary, Compassion Over Killing, Mercy for Animals, Vegan Outreach и Viva! USA. Письмо было опубликовано Whole Foods. Согласно Маки, PETA, Farm Sanctuary, Viva! USA и другие организации стали «акционерами» в программе «счастливой эксплуатации» и помогают Whole Foods разработать якобы «гуманные» методы эксплуатации.

Whole Foods объединились с Global Animal Partnership (GAP) для использования их «Программы пяти ступеней благополучия», позволяющей потребителям выбирать уровень страдания животных, который они желают приобрести. Велферистские организации, включая HSUS и CIWF, имеют в GAP своих представителей. GAP работает с Farm Forward, организацией, которая стремится «нацелить нужды корпораций на эффективные и выгодные методы производства, способствующие устойчивому развитию и благополучию животных». Farm Forward проводит кампании за реформы совместно с PETA, а Джон Маки является одним из членов их правления. PETA вручила Whole Foods награду «Самый дружественный к животным розничный продавец».

Программа «счастливой эксплуатации» Whole Foods далеко не единственная программа подобного рода, которую поддерживают зоозащитники. Есть и другие. Например, Humane Farm Animal Care в партнерстве с HSUS, the American Society for the Prevention of Cruelty to Animals, the World Society for the Protection of Animals и другими организациями рекламирует маркировку «Сертификат гуманности», с помощью которой они стремятся увеличить спрос на якобы более добрую и ответственную эксплуатацию животных. Humane Society International, подразделение HSUS, запустило маркировку «Гуманный выбор». У RSPCA в Британии есть маркировка «Свободная еда», которая существует с девяностых и сегодня называется «Проверено RSPCA». CIWF вручает почти 20 различных «Наград за благополучие сельскохозяйственных животных», чтобы отметить лидирующие на рынке компании за их политику, якобы оказывающую позитивное влияние на сельскохозяйственных животных в цепях поставок.

Это лишь некоторые программы, которые поддерживают велферистские организации. Есть и другие маркировки, которые прямо заявляют о сотрудничестве зоозащитников и институциональных эксплуататоров. Но маркировка является лишь одним направлением деятельности современных «зоозащитных» организаций, откровенно поддерживающих «счастливую эксплуатацию». Должность политического руководителя в Законодательном фонде HSUS занимает фермер Джо Максвелл, который разводит свиней и получает прибыль от убийства 50 тысяч животных в год. Прежде Максвелл был вице-президентом HSUS. И это лишь немногие примеры того, как люди, которые якобы являются зоозащитниками, становятся активными партнерами животноводческой индустрии. Общее у всех этих программ то, что эти так называемые «зоозащитники» работают с институциональными эксплуататорами, активно рекламируя продукты животного происхождения.

В девятнадцатом веке Элизабет Хайрик, аболиционистка из Британии, утверждала, что «постепенная эмансипация» позволила рабовладельцам превратиться в чемпионов морали путем поддержки «лучших» форм рабства. Именно это и произошло с современным «зоозащитным движением». Генеральный директор Whole Foods и «гуманные» фермеры стали новыми героями.

Некоторые велферистские организации заявляют, что выступают против любой эксплуатации и в итоге хотят полностью ее отменить. Другие говорят только о сокращении страданий и числа используемых животных. Но на самом деле это не важно. Даже если зоозащитная организация и заявляет о том, что в далеком и туманном будущем хочет полностью отменить эксплуатацию животных, но использует реформы и УНК для достижения этой цели, она все равно поддерживает их эксплуатацию, хоть и якобы более «гуманную». Это не отличается от антивоенной организации, которая заявляет, что ее целью является установление мира, но она поддерживает войну в качестве этичного средства достижения этой цели.

В ответ велферистки часто заявляют, что поддержка реформ эксплуатации и УНК не означает поддержки эксплуатации животных. Очевидно, что здесь они ошибаются. Когда зоозащитницы призывают индустрию отказаться от клеток для свиноматок в пользу более «сострадательной» альтернативы; когда они называют бесклеточные яйца «ответственным выбором»; когда они выступают против меха; они рекламируют «бесклеточную» свинину, яйца «свободного выгула», а также кожу и шерсть в качестве этичных продуктов, которые «сострадательные» потребители должны покупать. Эта реклама скрыто присутствует во всех реформистских кампаниях и УНК, но в более современных, где зоозащитники становятся партнерами институциональных эксплуататоров, она совершенно очевидна. За гранью нелепости утверждать, что Питер Сингер и все крупные зоозащитные организации вместе с ним не поддерживают эксплуатацию животных, выражая «признательность и поддержку» за «передовую» программу «сострадательной» эксплуатации Whole Foods. За гранью нелепости утверждать, что Ингрид Ньюкирк из PETA не поддерживает потребление «счастливой» курятины, когда говорит: «Bell & Evans наглядно демонстрируют, что благополучие животных и хороший бизнес могут идти рука об руку.<…> Прислушиваясь к пожеланиям потребителей, Bell & Evans установили новый стандарт в индустрии поставок курятины». За гранью нелепости утверждать, что HSUS не поддерживает потребление «счастливой» свинины, когда HSUS нанимает разводящего свиней фермера на должность директора. И невозможно утверждать, что HSUS не поддерживает эксплуатацию животных, когда они проводят мероприятия, на которых подают трупы «счастливых» животных.

Велферистки также возражают, что они хоть и поддерживают реформы эксплуатации и УНК, но говорят людям, что «лучший способ помочь животным — просто перестать есть их», а это значит, что они не поддерживают эксплуатацию. И снова, такое возражение просто нелепо. Если кто-либо поддерживает «гуманное» изнасилование, но добавляет, что «лучший способ проявить уважение к женщинам — не насиловать их вовсе», это не означает, что человек не поддерживает «гуманное» изнасилование. В дополнении не сказано о том, что «гуманное» изнасилование аморально. В нем никаким образом не опровергается приемлемость «гуманного» изнасилования. На самом деле такое сообщение говорит о том, что «гуманное» изнасилование — это хорошо, но отказ от изнасилования лучше. А называть «гуманное» изнасилование чем-то хорошим значит по определению поддерживать его как норму. Такой подход не устанавливает отказ от изнасилования в качестве этического долга или морального императива.

В-четвертых, реформы эксплуатации и УНК являются спесишистскими.

Если использование животных аморально — если они имеют право не быть использованными — тогда мы не должны поддерживать «гуманное» или «счастливое» использование, точно так же мы не должны поддерживать «гуманное» или «счастливое» нарушение фундаментальных прав человека. Тот факт, что мы поддерживаем «гуманную» эксплуатацию животных, но не стали бы поддерживать ничего подобного в контексте людей, говорит о спесишизме этих кампаний.

Чтобы увидеть это, рассмотрим нарушение фундаментальных прав человека. Рабство, изнасилования и пытки нарушают эти права. Они не должны происходить ни при каких условиях. Рабство, изнасилования и пытки подразумевают обращение с личностями как с вещами, использование их в качестве ресурсов. Сочтет ли кто-то приемлемой кампанию за «гуманное» рабство, «гуманные» изнасилования или «гуманные» пытки? Конечно нет. И хотя все осуждают рабство, оно все еще существует во многих частях света. На самом деле около 27 миллионов людей сегодня находятся в рабстве — это больше, чем когда-либо. Полагает ли кто-то, что вместо запрета рабства нам следует ограничить число ударов, которые хозяин может нанести рабу? Конечно нет. Несколько лет назад в Соединенных Штатах предлагалось разработать правила пыток людей, которые подозревались в обладании террористической информацией, и эта идея вызвала широкое возмущение.

Предлагать регуляцию нарушения фундаментальных прав значит признать допустимость их нарушения. Предлагать «гуманное» рабство, «гуманные» изнасилования или «гуманные» пытки значит не признавать такие поступки абсолютно неправильными; значит видеть проблему только в том, как они совершаются. Нарушение фундаментальных прав, включая право не быть собственностью, означает обращение с людьми как с вещами, на которых не распространяется мораль и которые не имеют никакой неотъемлемой ценности сверх инструментальной, которую определяет хозяин, насильник или палач. Восстановление за жертвой статуса моральной личности требует запрета ее использования в качестве вещи, а не призыва делать это более «гуманно». Этичность рабства, изнасилований и пыток не зависит от «гуманности» обращения с жертвами. Мы считаем такие поступки абсолютно аморальными потому, что они полностью отрицают моральную ценность жертв. Они несправедливы по своей сути. Не существует правильного способа совершать их.

В девятнадцатом веке в Британии было сильное движение против вивисекции. Смертным приговором этому движению послужило принятие закона, благодаря которому вивисекция якобы стала «гуманной». На самом деле этот закон нормализовал вивисекцию и обеспечил ее общественное принятие. Так что кампания за регуляцию вивисекции в итоге привела к повышению ее социальной приемлемости.

Если люди и другие животные равны в фундаментальном праве не быть использованными в качестве вещей и если мы не поддерживаем кампании за «гуманные» нарушения фундаментальных прав человека, тогда мы не должны поступать иначе с нарушениями фундаментальных прав других животных из-за их биологического вида. В противном случае мы проявляем спесишизм.

Разумеется, лучше причинить меньше вреда, чем больше. Об этом нам говорит не только здравый смысл, но и закон. Если X изнасилует Y, а затем будет ее пытать, тогда X будет наказан строже, чем если бы он ограничился одним только изнасилованием. Но если X изнасилует Y без пыток, никто не скажет, что X поступил правильно, и его не назовут «сострадательным» насильником. Но именно это делают кампании за реформы эксплуатации: они поддерживают идею о том, что причинение якобы меньшего вреда делает использование животных этичным и сострадательным поступком или по крайней мере чем-то таким, что не вызывает морального осуждения.

Спесишизм УНК особым образом проявляется в поддержке иерархии, в которой определенные виды животных стоят выше других. В некоторой степени это касается и велферистских кампаний, но в случае с УНК это более очевидно. Например, кампании в защиту обезьян, слонов, дельфинов и других морских млекопитающих сосредоточены на когнитивной и эмоциональной (а в случае с обезьянами еще и генетической) схожести с людьми. Такой подход в итоге приводит к выстраиванию иерархии, отдающей предпочтение определенным животным в качестве более достойных внимания и защиты. И хотя некоторые животные действительно более похожи на людей, чем другие, связывать эту схожесть с моральной ценностью значит подразумевать, что человеческие особенности значат больше, чем способность чувствовать. Аболиционистский Подход отказывается от такой позиции. Мы подробно рассмотрим причины этого отказа, когда доберемся до Четвертого Принципа.

В прочих случаях разное обращение на основе биологического вида не так очевидно. Например, рассмотрим одну из старейших УНК — антимеховую. В чем моральная разница между мехом и другой одеждой из животных вроде шерсти или кожи? Ответить легко: разницы нет. Животные, которых используют ради кожи и шерсти, имеют такую же моральную ценность, как и те, которых используют ради меха. Но антимеховая кампания предполагает, что пушные животные по какой-то причине более ценны. Кампания против поедания кошек и собак в странах Азии предполагает, что потреблять кошек и собак хуже, чем потреблять коров, свиней, куриц или рыб. Кампания против фуа-гра основана на идее о том, что фуа-гра хуже других мясных продуктов. Кампания Понедельники без мяса предполагает, что животные, которых эксплуатируют ради мяса, значат больше, чем те, которых эксплуатируют ради яиц и молока.

В ответ на аболиционистскую критику о том, что поддержка более «гуманной» эксплуатации животных является проявлением спесишизма, поскольку мы не поддерживаем «гуманное» рабство, «гуманные» изнасилования или «гуманные» нарушения других фундаментальных прав человека, велферистки утверждают, что на самом деле мы это поддерживаем.

Обычно в пример приводят Amnesty International, которые выступают против политических репрессий и требуют освобождения политических заключенных. Но если добиться освобождения не удается, тогда они выступают против пыток. Велферистки сравнивают себя с Amnesty International, утверждая, что они не могут освободить животных, но могут бороться против пыток.

Аналогия не работает по нескольким причинам.

Любая эксплуатация животных подразумевает такое обращение с ними, которое мы сочли бы пытками, если бы это были люди. То есть весь процесс выращивания животных, например, для еды подразумевает боль, страх и страдания от рождения и до самой смерти. Велферистки произвольно выбирают практики, которые заведомо являются легкими целями в силу их экономической неэффективности, и отказываются признавать, что весь процесс эксплуатации животных подразумевает страдания. Велферистки не аналогичны Amnesty International, которые выступают за освобождение политических заключенных и требуют, чтобы их не пытали, если освобождения добиться не удается. Велферистки работают вместе с животноводческой индустрией над реформами пыток; Amnesty International этого не делают. Когда велферистки поддерживают «расширенные» клетки или «бесклеточные» курятники, они не требуют прекращения пыток. Вместо этого они предлагают альтернативы, которые тоже являются пытками. Мысль о том, что «расширенные» клетки или «бесклеточный» курятник не подразумевают пыток, может посетить только тех, кто ничего не знает об этих альтернативах традиционным батарейным клеткам. Деятельность велферисток была бы аналогична требованию со стороны Amnesty International минутного перерыва после каждых трех часов пыток заключенных электричеством. Amnesty International не поддерживают ничего подобного, поскольку пытки означают нарушение фундаментальных прав человека и не должны происходить ни при каких условиях.

Кроме того, как мы уже видели выше, кампании за благополучие неизбежно поддерживают эксплуатацию животных, поскольку называют реформы «сострадательными» или используют другие положительные термины, что является единственным способом создания коалиций вокруг этих кампаний. И хотя это касается всех кампаний за благополучие, это особенно заметно среди современных велферисток, которые вступают в прямое сотрудничество с институциональными эксплуататорами и публично выражают свою «признательность и поддержку» за принятие якобы «гуманных» реформ, а затем раздают эксплуататорам награды. Amnesty International не награждают диктаторов, которые обещают избивать политических заключенных девять раз в неделю вместо десяти.

Велферистки также утверждают, что Amnesty International хоть и выступают против смертных приговоров, но поддерживают «гуманные» методы их исполнения. Это просто ложь. Amnesty International осуждают смертную казнь независимо от методов ее исполнения.

Другим примером, который приводят велферистки, является движение за гражданские права. Они утверждают, что реформы эксплуатации животных аналогичны движению за гражданские права, и раз уж мы поддерживаем одно, значит должны поддерживать и другое. Но аналогия вновь не работает. Движение за гражданские права проходило в условиях, когда жертвы были признаны в качестве личностей, а не вещей, как это происходит в случае с рабами, жертвами пыток, изнасилований и другими людьми, чьи фундаментальные права были нарушены. Проблема, поднятая движением за гражданские права, заключалась в необходимости реформ, обеспечивающих равное обращение с равными интересами личностей для разрешения конфликтов между их требованиями. Абсурдно говорить о том, что «Акт о Гражданских Правах» 1964 г. (закон США, делающий сегрегацию в театрах, ресторанах и отелях незаконной и отказывающий собственникам в праве свободно не допускать до своей собственности тех, кого они пожелают) аналогичен реформе рабства, запрещающей рабовладельцу избивать своих рабов чаще десяти раз в неделю, или реформе, требующей минутных перерывов во время пыток политических заключенных. От рабства нельзя было избавиться реформами. Институт рабства должен был быть уничтожен прежде, чем движение за гражданские права смогло обеспечить дальнейшее равенство для людей, которые больше не были собственностью.

Велферистки также отмечают, что мы поддерживаем УНК в контексте людей. Например, мы можем провести кампанию против геноцида в Сомали, которая ничего не говорит о геноциде в Бурунди или других странах. Если УНК проблематичны в контексте животных и мы не должны участвовать в них, значит УНК имеют аналогичные проблемы в контексте людей и правозащитницы тоже должны от них отказаться.

И снова велферистки не замечают важные отличия УНК в контексте людей от УНК в контексте других животных. Когда мы выступаем против геноцида в Сомали, мы не подразумеваем, что геноцид в Бурунди или других странах каким-то образом более этичен или что геноцид в Бурунди является разновидностью геноцида, который должен происходить в Сомали. Наша изначальная позиция заключается в том, что геноцид аморален сам по себе. То есть кампания против геноцида в одной стране не может быть истолкована как одобрение геноцида в другой. Но в контексте животных изначальная позиция заключается в приемлемости эксплуатации животных (по крайней мере «гуманной»). Кампания против фуа-гра может быть истолкована исключительно как утверждение о том, что фуа-гра хуже других продуктов животного происхождения, которые, в свою очередь, лучше и являются предпочтительными альтернативами. Кампания против меха может быть истолкована исключительно как одобрение шерсти и кожи.

Кампания против геноцида в Сомали не требует участия людей, поддерживающих геноцид в другой стране. Наоборот, противницы геноцида в Сомали вряд ли захотят включать в свою коалицию сторонниц геноцида в принципе. А УНК в контексте животных требуют участия тех, кто активно поддерживает те формы эксплуатации, которые не являются целями данной кампании.

В-пятых, УНК поддерживают дискриминацию людей.

Создавая коалиции, включающие в себя людей, многие из которых участвуют в эксплуатации животных, но считают при этом, что одни формы эксплуатации хуже других, УНК не только поддерживают эксплуатацию, но и создают ложное разделение на мы/они, произвольно демонизируя людей, участвующих в эксплуатации, против которой направлена УНК. Опять же, единственный способ заставить участниц коалиции чувствовать себя комфортно заключается в том, чтобы притворяться, что одни «хорошие», а другие «плохие». Так женщин, которые носят мех, изображают ужасными людьми, которые хуже тех, кто носит кожу и шерсть. Жителей Азии, которые едят собак, кошек и китов и убивают дельфинов, а также охотников, которые убивают львов, жирафов и других животных, изображают более аморальными, чем те, кто потребляет коров, свиней, куриц и рыб.

На самом же деле люди, которые обращаются с другими животными как с вещами и таким образом нарушают их фундаментальное право не быть использованными в качестве ресурсов, с точки зрения этики, не отличаются друг от друга. Нападать на женщину в шубе, словно она ужасный человек, значит игнорировать тот факт, что, с точки зрения этики, она ничем не отличается от людей, которые носят кожу или шерсть, потребляют мясные, молочные или яичные продукты или еще как-либо используют животных в качестве вещей. Жители Азии, потребляющие кошек, собак и китов, не отличаются от американцев, британцев, немцев или французов, которые потребляют свиней, коров, куриц, рыб и так далее. Вивисектор, ставящий опыты на обезьянах, с точки зрения этики, не отличается от вивисектора, использующего крыс, а также от человека, который носит шерсть и кожу или ест мясные, молочные или яичные продукты.

Эта демонизация уже достаточно плоха сама по себе в силу своей очевидной иррациональности и произвольности, но, как это часто бывает, в итоге аморальными и ущербными называют женщин, не-белых, представителей других меньшинств и иностранцев. Эти кампании зачастую являются расистскими и сексистскими, а также ксенофобными и этноцентричными.

Рассмотрим антимеховую кампанию. Выбор в качестве цели меха, а не кожи или шерсти, проблематичен сам по себе, учитывая, что мех традиционно носят женщины и он является частью моды, которую диктует патриархальная культура. Любопытно, что кожа и шерсть никогда не были целями хоть сколько-нибудь длительных кампаний. Антимеховая кампания буквально демонизировала носящих мех женщин и создала такое впечатление, словно бы они хуже всех. На одном из самых распространенных изображений, связанных с антимеховым движением, нарисована женщина, причем только ниже пояса, в черных чулках и на высоких каблуках, которая тащит за собой шубу, оставляя кровавый след. Надпись гласит: «Для создания шубы требуется 40 животных. И только одно, чтобы носить ее». Выступающие против меха зоозащитницы зачастую публично проявляют агрессию в отношении носящих его женщин. Если вы хотите услышать тираду мизогинной брани, вам следует пойти на антимеховую акцию и послушать оскорбительные комментарии — часто со стороны людей в коже и шерсти — о проходящих мимо женщинах в мехах.

Зоозащитницы выступают против еврейского ритуала Капарот. Это событие происходит накануне Йом-Кипур и подразумевает вращение курицы над головой для символической передачи ей своих грехов, после чего курице перерезают горло. Происходящее с курицей в этом ритуале ничем не хуже происходящего на любой бойне. Зоозащитницы в Северной Америке, Европе и Австралии выступают против кошерного и халяльного забоя, которые подразумевают убийство животных, пока они еще в сознании. Все эти кампании прямо или косвенно предполагают, что использование животных в ритуалах хуже их обыденного использования. Во всех этих кампаниях участвуют люди, которые едят мясо и другие продукты животного происхождения, но при этом выступают против использования животных в ритуалах. Во всех этих кампаниях зоозащитницы откровенно поддерживают идею, согласно которой мы должны потреблять только тех животных, которых оглушили перед убийством. В качестве примера можно привести британскую организацию Viva!, которая в связи с кампанией против халяльного убоя сделала следующее заявление: «Потребители могут внести свой вклад, бойкотируя места, которые продолжают продавать мясо не оглушенных животных». Это заявление недвусмысленно призывает потреблять мясо оглушенных животных, а также поддерживает идею, согласно которой мусульмане и евреи хуже других людей. Не может быть никаких сомнений, что такие кампании способствуют распространению антисемитизма и исламофобии. Один из авторов этой книги написал организаторам кампании против Капорота с просьбой включить в нее заявление о том, что противницы Капорота должны понимать, что участницы этого ритуала ничем не отличаются от любых других людей, потребляющих куриц (и любые продукты животного происхождения). Просьба была отклонена.

К другим ритуалам с использованием животных относится их убийство в сантерии и прочих религиях карибского происхождения, получивших развитие у рабов из Западной Африки в Испанской империи. Зоозащитницы выступают против этих ритуалов, хотя, с точки зрения этики, убийство этих животных в сантерии ничем не хуже любого другого.

В обсуждении Пятого Принципа мы подробно рассмотрим причины, по которым Аболиционистский Подход помимо спесишизма выступает против расизма, сексизма, гетеросексизма и любых других форм дискриминации.

В-шестых, реформы эксплуатации и УНК неэффективны.

Аболиционистки выступали бы против этих кампаний, даже если бы они были эффективны. Подумайте об этом в контексте людей. Если мы считаем, что рабство несправедливо, тогда мы должны требовать его отмены, а не устраивать кампании за реформы, даже если нам кажется, что они будут эффективны. Но регуляция эксплуатации животных не эффективна. Мы регулируем ее вот уже 200 лет, а в итоге эксплуатируем больше животных, чем когда-либо, и так жестоко, как никогда прежде. Мы рассмотрим реформы эксплуатации и УНК отдельно. Затем мы разберем аргумент, который в последнее время начали приводить велферистки и согласно которому «эффективность» реформ эксплуатации «научно» доказана.

Реформы эксплуатации

Реформы эксплуатации животных неэффективны, потому что они просто не могут быть эффективны; имущественный статус животных накладывает на них структурные ограничения. Стандарты благополучия животных всегда будут низкими, потому что они являются собственностью. Как мы уже видели в обсуждении Первого Принципа, будучи собственностью, животные не только не имеют прав, но еще и люди имеют на них право собственности.

Защита интересов животных стоит денег, что строго ее ограничивает. Кроме того, как мы определяем, какие интересы должны быть защищены, если подавляющую часть использования животных — фактически любое использование — никак нельзя назвать «необходимостью»?

Наибольшее число животных мы используем для производства еды. Ради пищи мы ежегодно убиваем около 60 миллиардов наземных и примерно один триллион морских животных. Как можно оправдать все эти страдания и убийства? Никто не принуждает нас есть животных, в этом нет никакой необходимости для здоровья. На самом деле почти все исследовательские институты, а также государственные и профессиональные организации признают, что веганский рацион не только удовлетворяет все потребности организма, но и, возможно, является более полезным. Единственное оправдание для причинения страданий и убийства колоссального числа используемых ради еды животных заключается в том, что они вкусные. То же самое можно сказать и про тех животных, которых мы используем ради одежды. Для использования шерсти, кожи, меха и другой одежды животного происхождения не существует иного оправдания, кроме моды. А в использовании животных ради развлечений вроде спортивной охоты, цирков, родео, корриды и так далее по определению не может быть необходимости.

Учитывая, что практически все причиняемые животным страдания не являются необходимыми, какой смысл мы можем найти в этическом и юридическом принципе, согласно которому нельзя причинять им страдания «без необходимости»? Как мы определяем уровень защиты, которым должны обеспечить животных?

Ответить легко: мы защищаем только те их интересы, которые выгодно защитить. В основном мы запрещаем такое обращение с ними, которое не генерирует прибыль и уменьшает стоимость животных в собственности. Мы требуем лишь такой защиты их интересов, которая необходима для их экономически эффективного использования. В силу того, что «необходимость» страданий животных связана с эффективностью их использования, неудивительно, что стандарты «гуманного» обращения в основном определяются общепринятыми практиками в отдельных сферах эксплуатации. Если мы хотим знать, как правильно эксплуатировать животных в конкретных сферах, тогда нашими лучшими консультантами выступят те люди, которые их эксплуатируют, поскольку мы исходим из логичного предположения, что с их стороны будет нерационально причинять своей собственности необоснованный вред (и, как следствие, убытки). В результате законы о жестоком обращении с животными зачастую откровенно не распространяются на «нормальные» или «обычные» практики той или иной сферы эксплуатации вроде сельского хозяйства. Но даже если в законах не прописаны такие исключения, суды все равно трактуют их таким образом.

В основном запрет страданий «без необходимости» означает запрет страданий без причин, которые рациональный и информированный собственник сочтет достаточными. Как правило, закон не обязывает собственников животных делать что-либо невыгодное для производства животных продуктов. Обычно под жестоким обращением с животными в законах понимается их экономически неэффективное использование.

Обратите внимание на принятый в 1958 г. в Соединенных Штатах закон «О гуманном убое», согласно которому крупные животные, которых убивают для производства продуктов питания, должны быть оглушены и находиться без сознания во время связывания, подвешивания и убийства. Этот закон защищает интересы животных в момент убийства, но исключительно потому, что это выгодно. Находясь в сознании и будучи подвешенными вниз головой, крупные животные брыкаются и могут нанести травмы рабочим и самим себе, повредив дорогостоящую тушу. В оглушении и обездвиживании крупных животных есть экономический смысл.

Разумеется, помимо интереса в избежании страданий в момент убийства эти животные имеют множество других интересов в течение всей своей жизни, но эти интересы не защищены, поскольку это не выгодно. Любопытно, что действие закона «О гуманном убое» не распространяется на кур, которых ежегодно убивают миллиардами, что составляет около 95% убиваемых наземных животных. Учитывая их число, относительно меньший размер и стоимость, защита интересов кур, которая была бы аналогична защите интересов коров, не была признана экономически обоснованной. Но, как мы еще увидим позже, велферистки проводят кампании за более «гуманное» убийство птиц именно на основании современных исследований в животноводческой экономике, согласно которым «гуманное» убийство будет выгодно производителям.

Осознавая ограниченность законов о жестоком обращении с животными, многие велферистские организации пытаются уговорить индустрию добровольно согласиться на реформы эксплуатации, которые якобы более прогрессивны, чем действующие законы. Но даже эти кампании отражают действительность, в которой благополучие животных в первую очередь определяется экономикой их эксплуатации. Если мы изучим кампании, которые проводят крупные велферистские организации, то увидим, что в основном они ищут экономически уязвимые практики и предлагают улучшения, увеличивающие эффективность производства. Давайте подробно рассмотрим три примера: (1) попытка убедить рестораны быстрого питания заставить поставщиков мяса применить стандарты, разработанные Тэмпл Грандин; (2) убийство контролированием атмосферы (УКА) или, проще говоря, убийство птиц газом; и (3) отказ от клеток для свиноматок.

(1) Тэмпл Грандин является всемирно известной ученой в сфере сельского хозяйства, которая утверждает, что аутизм дает ей особое понимание животных. При помощи своего аутичного понимания Грандин проектирует скотобойни и консультирует животноводческую индустрию о поведении животных и обращении с ними. Ее восхваляют Питер Сингер и HSUS, а PETA вручила ей награду, провозгласив «визионером» за поддержку реформ эксплуатации. PETA убедила разные сети быстрого питания соблюдать якобы «более высокие» стандарты скотобоен, которые поставляют им мясо. Эти стандарты были разработаны Грандин, и они откровенно сосредоточены на экономике. Согласно Грандин: «Как только скот — коровы, свиньи и овцы — поступает на мясокомбинат, надлежащее обращение имеет значение не только для благополучия животных, но и к тому же может превратить убытки в прибыль. Исследования прекрасно демонстрируют, что при помощи заботливого и спокойного обращения с животными можно получить мясо значительно более высокого качества». Она добавляет: «Ласковое обращение в правильно спроектированных условиях снижает уровень стресса, повышает эффективность и обеспечивает высокое качество мяса».

(2) PETA утверждает, что УКА выгоднее нынешнего метода убийства электричеством, поскольку УКА «повышает качество продукции и производительность»; уменьшает порчу оборудования и повреждение мяса от ошпаривания в процессе удаления перьев; увеличивает «срок годности мяса»; позволяет производить «более нежное грудное мясо» и «снижает затраты на рабочую силу», уменьшая необходимость некоторых проверок и сокращая текучку кадров и число несчастных случаев. УКА предоставляет птицеводству и «другие экономические выгоды», позволяя производителям сэкономить на электричестве и воде. Заключение PETA звучит следующим образом: «Учитывая улучшения в вопросах оборудования, производительности и затрат на рабочую силу в результате применения убийства контролированием атмосферы, не удивительно, что инвестиции в УКА могут вернуться всего за один год».

(3) Продвигая альтернативы клеткам для свиноматок, HSUS ссылается на исследование Государственного университета штата Айова, в котором было обнаружено, что «в хорошо управляемых групповых системах содержания возможны сохранение и рост показателей эффективности производства <…> без увеличения затрат на рабочую силу». В целом исследование показало, что «групповое содержание <…> приводит к снижению затрат на отнятого поросенка на 11 процентов относительно поросят из индивидуальной системы содержания».

Вопреки заявлениям сторонниц реформ эксплуатации о том, что эти реформы выводят животных из имущественной парадигмы, на самом деле они лишь делают эксплуатацию более эффективной и еще глубже погружают животных в эту парадигму, что наглядно демонстрируют подобные кампании.

Кроме того, даже если реформа выходит за рамки повышения экономической эффективности и приводит к повышению стоимости производства, никакой рост цен не переносит животных из категории собственности в категорию личностей. То есть даже если бесклеточные яйца или яйца свободного выгула несколько дороже в производстве и даже если «счастливое» мясо и другие продукты животного происхождения, продаваемые в Whole Foods и местными фермерами, стоят дороже, это не значит, что животные перестали быть собственностью и теперь считаются личностями. Они просто стали более дорогой собственностью. Они остаются вещами точно так же, как Порше остается вещью, хоть и стоит дороже, чем Форд. Тот факт, что потребители, возможно, готовы платить больше за эти фермерские продукты, не означает, что они больше не считают животных собственностью. Будь это так, они бы отказались потреблять животных вовсе. И нет никаких оснований полагать, что наличие фермерских продуктов или продуктов «высокого» благополучия как-либо способствует отмене имущественного статуса животных.

Утверждая, что приводящие к росту цен реформы эксплуатации снижают спрос, велферистки упускают четыре нюанса.

Во-первых, они игнорируют тот факт, что обычно потребителей никто не заставляет покупать продукты «высокого благополучия». То есть британка, не желающая переплачивать за якобы более «гуманно» выращенную британскую свинину, может купить свинину «низкого благополучия» из Франции, Германии или других стран Евросоюза.

Во-вторых, даже в тех редких случаях, когда потребители вынуждены покупать продукты «высокого благополучия», как это происходит в Евросоюзе благодаря закону, требующему «расширенных» клеток для кур-несушек, спрос на большинство основных продуктов животного происхождения считается экономистками неэластичным. Это означает, что он не очень чувствителен к росту цен. Так что при необходимости люди скорее будут реже ходить в кино или отложат покупку нового компьютера, чем купят меньше яиц, даже если они станут несколько дороже.

Значительные изменения в обращении с животными могут произойти только в случае широкого распространения спроса на такие продукты, а также готовности оплачивать гораздо более высокие издержки и вытеснять продукты меньшего благополучия с рынка.

В-третьих, даже если продукт животного происхождения станет достаточно дорогим, чтобы цена начала влиять на спрос, потребители не перейдут на растительные продукты; они будут искать альтернативу животного происхождения. Другими словами, если говядина станет слишком дорогой, потребители купят больше свинины и курицы. Они не перейдут на тофу.

В-четвертых, лучшее, на что способна реформа эксплуатации, это создание ниши на рынке, чтобы богатые потребители смогли купить якобы более «гуманные» продукты и продолжать потреблять животных, не испытывая угрызений совести. Но производство даже самого «гуманного» продукта животного происхождения все равно подразумевает страдания и смерть. Это все равно несправедливо. Мы не потерпели бы подобного обращения, если бы речь шла о людях. Благополучие животных, будь оно привязано к стандартам, которые просто делают эксплуатацию более эффективной, или к стандартам, которые действительно повышают цены, всегда будет оставаться на низком уровне и всегда будет позволять людям эксплуатировать других животных, не испытывая угрызений совести.

Что касается своевременности помощи животным, нелепо было бы полагать, что реформы их эксплуатации помогают им «сейчас». Если реформы эксплуатации вообще принимаются, то это происходит по истечении не одного года, а иногда и многих лет. И если они и обеспечивают вообще какую-либо защиту интересов животных, то лишь самую скромную. Они могут привести к чуть меньшим пыткам, но будет извращением чествовать чуть меньшие пытки в качестве «помощи животным». Представьте, что вас пытают паяльником десять минут. Как считаете, сокращение пыток до девяти минут может быть названо «помощью»? Мы так не думаем.

Наконец, важно понимать, что если бы зоозащитники не проводили кампании за реформы эксплуатации, а вместо этого требовали бы отмены использования животных и призывали к веганству, тогда институциональные эксплуататоры сами бы приняли те же самые реформы, чтобы предотвратить угрозу веганского движения. Они бы пытались переубедить общественность, чтобы сохранить оставшихся клиентов и побудить ушедших вернуться. Основное отличие тогда заключалось бы в том, что зоозащитники не стали бы действовать в качестве партнеров институциональных эксплуататоров и поощрять якобы «сострадательное» потребление и эксплуатацию животных.

Давайте будем предельно ясны: предлагаемые велферистками реформы не обеспечивают значительного улучшения защиты интересов животных. Как «бесклеточное» яйцо, так и яйцо от курицы из обычной клетки, подразумевает страдания, смерть и несправедливость. Как скотобойня, которую спроектировала обладательница наград от PETA Тэмпл Грандин, так и скотобойня, в проектировании которой Грандин не принимала участия, остается ужасным местом.

Узконаправленные кампании

Велферистки утверждают, что УНК, будучи сосредоточены на отдельных формах эксплуатации, могут внести вклад в борьбу с использованием животных в целом, когда кампаний будет достаточно много. Если мы проведем успешную антимеховую кампанию и избавимся от меха, тогда мы сможем перейти к коже, а затем и к шерсти. Если мы проведем успешную кампанию против фуа-гра и люди перестанут его есть, тогда сможем перейти к другим мясным продуктам. А когда мы проведем успешные УНК в отношении всех видов мяса, тогда перейдем к молочным продуктам, а затем и к яйцам.

Но этот сценарий является не более чем велферистской фантазией. Обратите внимание на две самых продолжительных УНК: антимеховую и антививисекционную. Антимеховая кампания продолжается вот уже более 40 лет, а меховая индустрия сегодня сильнее, чем когда-либо. Движение против вивисекции существует уже более двухсот лет, а в лабораториях сегодня используют больше животных, чем когда-либо. УНК произвольно выбирают одну форму эксплуатации, а затем заявляют, что эта форма самая аморальная, хуже всех других. Они создают коалиции людей, которые отказались от этой формы эксплуатации, но продолжают участвовать в других формах, которые ничем не лучше. Стратегия создания новой коалиции после отмены данной формы эксплуатации для нападения на другую, которая до этого считалась этичной, не представляется ни последовательной, ни реалистичной. И такая стратегия не рассчитана на донесение до общественности ясной и честной позиции зоозащитного движения.

Иногда велферистки защищают УНК, заявляя, что они заставляют людей задуматься о животных, обращая их внимание на одну проблему вроде меха, после чего можно указать им и на другие. Такая позиция равносильна тому, что зоозащитницы проводят кампании в поддержку якобы более «гуманной» эксплуатации, а затем разворачиваются и говорят людям, что «гуманное» на самом деле не гуманно. Легко увидеть этические и практические проблемы такого подхода, в том числе выставление зоозащитниц совершенно нечестными. Если кто-то участвует в антимеховой кампании лишь для того, чтобы затем услышать от людей, которые призывали к участию и внесению пожертвований, что-то вроде: «Эй, кстати, мы не потрудились сказать тебе, что шерсть и кожа на самом деле ничем не лучше меха», — она вряд ли останется высокого мнения об этом подходе «приманки и подмены». Кроме того, антимеховая кампания длится вот уже десятки лет, а велферистки так до сих пор и не убедили людей отказаться от меха, не говоря уже о шерсти, коже, шелке или использовании животных ради пищи, развлечений и так далее.

Разумеется, УНК тоже не помогают животным «сейчас». В основном УНК побуждают людей потреблять другие продукты животного происхождения или участвовать в других формах эксплуатации. Перестав есть фуа-гра, люди могут помочь гусям, которых используют при производстве фуа-гра, но они не помогут коровам, свиньям, курицам и рыбам, которых они потребляют вместо фуа-гра. Перестав носить мех, люди могут помочь животным, которых используют для производства шуб. Но они не помогут овцам, коровам и другим животным, используемым для производства одежды, которую они носят вместо шуб.

А что говорит «наука»?

В 2009 г. несколько экономистов в сфере сельского хозяйства опубликовали статью, в которой утверждается, что потребление мяса растет, но рост не оправдал ожиданий авторов в отношении свиней и куриц. Они отметили внимание СМИ к вопросам благополучия животных в течение рассматриваемого периода и пришли к выводу, что это сыграло роль в том, что рост потребления свиней и куриц оказался ниже ожидаемого, хотя, как бы то ни было, сокращение оказалось «незначительным». Другими словами, потребление мяса растет, но рост оказался немного ниже ожидаемого, и это незначительное сокращение ожидаемого роста может быть связано с вниманием СМИ к вопросам благополучия животных.

Не надо быть экспертками в анализе данных, чтобы увидеть необоснованность любых заявлений о том, что это исследование доказывает какую-либо эффективность (за исключением эффективного сбора пожертвований) кампаний за реформы эксплуатации животных.

Прежде всего, попытки связать какие-либо сведения о потреблении животных с кампаниями за их благополучие даже в самом лучшем случае носят спекулятивный характер. Возможно ли, чтобы эти кампании сыграли некоторую роль в «незначительном» сокращении ожидаемого роста потребления? Конечно, но так же это могла быть экономика, погода, отчеты о последствиях потребления мяса для здоровья и окружающей среды, усилия локальных активисток, продвигающих веганство и критикующих реформы эксплуатации в течение рассматриваемого периода, и множество других вещей. Любопытно, что авторы исследования не обнаружили «незначительного» сокращения ожидаемого роста потребления коров, хотя многие велферистские кампании в течение рассматриваемого периода были сосредоточены на коровах. Как бы то ни было, заявления авторов исследования о том, что кампании за реформы оказали значительное влияние на потребление животных, являются не только необоснованными, но и безответственными.

Во-вторых, те люди, которые по какой-либо причине сократили свое потребление свиней и куриц, могли перейти на многие другие продукты животного происхождения, поскольку авторы рассматривали только коров, свиней и домашнюю птицу.

Короче говоря, это исследование показывает, что потребление животных растет, но в отношении свиней и куриц растет не так сильно, как ожидалось. И может быть, что это связано с кампаниями за реформы эксплуатации. А может и нет. Любое сокращение роста спроса может запросто объясняться переходом на рыбу, яйца, молочные продукты и мясные полуфабрикаты.

Другими словами, это исследование не доказывает ничего касательно эмпирического вопроса об эффективности кампаний за реформы эксплуатации. Тем не менее, это не останавливает велферисток от заявлений, как это делал покойный ныне сторонник реформ эксплуатации Норм Фэлпс, о «научных» доказательствах, что эти кампании «заставляют людей покупать значительно меньше мяса». Такие организации, как Farm Sanctuary и Mercy for Animals, говорят, что это исследование доказывает, что организованные ими кампании за реформы эксплуатации приводят к тому, что люди покупают меньше мяса.

Абсурдность любого подобного заявления очевидна.

В обсуждении Третьего Принципа мы разберем заявления велферисток, согласно которым «научно» доказано, что мы должны продвигать невеганство, чтобы люди переходили на веганство, и что призывы к сокращению потребления животных сильнее сокращают их страдания, чем призывы к веганству. Мы увидим, что эти заявления тоже необоснованны.

Примечание о целях и стратегиях

Велферистки часто заявляют, что на самом деле они «аболиционистки» и считают, что мы должны положить конец использованию животных, но они просто не согласны со «стратегией» достижения этой цели. Если какие-то люди называют себя аболиционистками, но при этом поддерживают реформы эксплуатации в качестве стратегии ее отмены, значит они используют термин «аболиционизм» совсем не в том смысле, в котором его используем мы. Для нас аболиционизм означает позицию, которая исключает реформы эксплуатации животных в силу их принципиальной несовместимости с ее отменой.

Подумайте вот о чем: Мэри и Джон выступают против войны. Мэри видит своей целью мир без войн и в качестве стратегии достижения этой цели выбирает ненасильственное решение конфликтов. Джон тоже утверждает, что его целью является мир во всем мире, но для достижения этой цели он предлагает развязывать войны (кстати, позиция Джона весьма точно описывает внешнюю политику США). Мэри и Джон заявляют, что выступают за мир, но Джон поддерживает решение — насилие — которое прямо противоположно и совершенно несовместимо с заявленной целью. Джон утверждает, что война — противоположность мира — является приемлемой стратегией достижения мира без войн.

На этом примере легко увидеть проблему несовместимости стратегии с целью, которой она якобы служит.

Зоозащитницы, которые поддерживают реформы эксплуатации животных, часто заявляют, что их целью является отмена этой эксплуатации, что они хотят прекратить любое их использование. Но они поддерживают «счастливое» использование в качестве стратегии достижения этой цели. В обсуждении Третьего Принципа мы увидим, что они поддерживают небольшое потребление мяса и как нормативно желаемую цель, и как стратегию достижения веганского мира. Это аналогично развязыванию войны в качестве стратегии достижения мира без войн и насилия.

Мы настаиваем, что правильное использование термина «аболиционизм» подразумевает, что средства соответствуют цели. Из следующей главы мы узнаем, что единственной стратегией, которая соответствует поставленной цели отмены эксплуатации животных, мы считаем веганство на индивидуальном уровне и творческое ненасильственное веганское просвещение на социальном. Если целью является отмена эксплуатации животных, тогда средствами ее достижения должны быть индивидуальный отказ от эксплуатации и распространение этой идеи в обществе.

Аболиционизм, как мы используем этот термин, исключает регуляцию эксплуатации. Аболиционизм, как мы используем этот термин, исключает позицию, согласно которой «счастливая» эксплуатация животных является приемлемым способом отмены их эксплуатации, равно как и позицию, согласно которой война является приемлемым способом достижения мира без войн. И равно как война, очевидно, не способна привести к миру без войн, а насилие лишь порождает еще больше насилия, так и поддержка «счастливого» насилия над животными приводит лишь к тому, что люди, участвуя в этом насилии, чувствуют себя более комфортно. Экономический успех и распространение индустрии «счастливой эксплуатации» безусловно являются тому свидетельством.

Мы никогда не сможем прекратить нарушение фундаментальных прав, поддерживая их нарушение. Мы понимаем это, когда речь идет о фундаментальных правах людей. Никто не будет поддерживать «мягкий» расизм в качестве стратегии достижения расового равенства. Никто не будет поддерживать «доброжелательный» сексизм в качестве стратегии достижения равенства полов. Никто не будет поддерживать «ласковые» изнасилования в качестве стратегии борьбы с изнасилованиями. Никто не будет поддерживать «нежную» педофилию в качестве стратегии борьбы с педофилией.

Но когда речь заходит о правах животных, так называемые зоозащитницы считают целесообразным поддержать их якобы более «гуманное» нарушение для их же защиты. Мы настаиваем, что такая позиция не только контр-продуктивна, но и аморальна, с чем мы все согласимся, если представим ее на примере людей. Мы выступаем против велферизма и связанного с ним спесишизма.

Заключение

Поддержка какой-либо эксплуатации животных совершенно несовместима с Аболиционистским Подходом, согласно которому животные имеют фундаментальное право не быть использованными в качестве наших ресурсов, как бы «гуманно» с ними при этом ни обращались. Если использование животных аморально — если у них есть право не быть использованными — тогда мы не можем поддерживать «гуманное» или «счастливое» использование. Другими словами, меньше страданий лучше, чем больше, но движение за права животных никогда не должно поддерживать причинение меньших страданий как приемлемое или желаемое действие.

Велферистки заявляют, что использование животных не прекратится «в одночасье» и что нам нужна программа постепенных изменений — нам нужны «маленькие шажки». Аболиционистки согласны, что «в одночасье» эксплуатация животных никуда не денется и что нам нужна поэтапная стратегия. Разница в том, что аболиционистки не считают реформы эксплуатации и УНК постепенными шагами не только в силу их неэффективности, но и поскольку они фактически способствуют эксплуатации животных. Если реформы эксплуатации и УНК и являются какими-либо «шажками», то разве что большими шагами в обратную сторону. Мы обсудим предлагаемую Аболиционистским Подходом стратегию в следующей главе.

Концентрация на «гуманном» обращении поддерживает идею о том, что животные являются вещами, которые мы можем использовать в качестве ресурсов, если делаем это «гуманно». Это может способствовать распространению идеи о том, что мы должны эксплуатировать их «гуманно», но это даже не предполагает, что мы должны отказаться от их эксплуатации. Как бы то ни было, если животные имеют право не быть использованными в качестве вещей, на чем настаивают аболиционистки, тогда поддержка якобы «гуманной» эксплуатации является таким же решением, как развязывание войны ради мира во всем мире. Реформы эксплуатации и УНК не делают ничего, кроме убеждения людей в том, что они могут участвовать в «сострадательной» эксплуатации животных. Но ее не существует.

Манифест Аболиционистского Подхода к Правам Животных