Но… А если бы с сельскохозяйственными животными обращались как с животными-компаньонами?
Это вариация «Но… А если бы с сельскохозяйственными животными лучше обращались?» Такое возражение признает, что мы не можем обращаться с животными «гуманно» в рамках промышленного животноводства или даже на небольших фермах. Отсюда следует вопрос: а если бы мы держали корову или пару кур у себя во дворе, обращались бы с ними как с кошками, собаками и другими животными-компаньонами, которых мы считаем членами своих семей, а убивали бы их безболезненно? Что плохого в потреблении таких продуктов животного происхождения?
У нас есть четыре ответа.
Во-первых, на практике даже в самых идеальных условиях будет просто невозможно выращивать и убивать животных без значительных страданий и боли. Здесь мы возвращаемся к мысли о том, что меньше страданий, несомненно, лучше, чем больше страданий, но если мы признаем моральную ценность животных, тогда причинение любых объемов боли и страданий требует некоторого оправдания.
Во-вторых, с точки зрения психологии, такое предложение совершенно невероятно. Мы не сможем есть животных, если будем воспринимать их так, как мы воспринимаем собак, кошек и других животных-компаньонов.
Мы знакомы с одной парой, которая решила, что они продолжат есть продукты животного происхождения, но только те, которые они произведут на своей маленькой ферме. Они торжественно объявили, что могут выращивать и убивать животных, обращаясь с ними не хуже, чем с кошками и собаками, которых они обожают и всегда стоят на страже их интересов.
Мы отнеслись к этому скептично именно потому, что знали, что если они будут обращаться с коровами, свиньями и курами точно так же, как с собаками и кошками, то они не смогут съесть этих животных, равно как они не смогут съесть своих кошек и собак. Именно это и произошло.
Примерно два года спустя они закрыли ферму и отказались от всех продуктов животного происхождения. Они сказали: «Эти животные стали семьей, мы просто не могли есть их». Людей, которые живут с животными-компаньонами, никогда не посещает мысль съесть их. Если мы будем относиться к сельскохозяйственным животным так же, как к животным-компаньонам, то не сможем их есть.
В этом все и дело. Когда маски были сорваны и мы увидели, что мы все Майкл Вик, то надо прекратить им быть, полностью отказавшись от продуктов животного происхождения. Решение не в том, чтобы обращаться с сельскохозяйственными животными как с кошками и собаками.
В-третьих, с философской точки зрения, это возражение подразумевает, что даже если бы мы действительно могли использовать животных, не причиняя им страданий, то само по себе безболезненное убийство не представляет для них вреда.
Это резко отличается от того, как мы размышляем о людях. Да, страдания — это плохо, но смерть саму по себе мы тоже считаем плохим явлением, даже если она безболезненна. Мы считаем, что люди заинтересованы в сохранении собственной жизни. Смерть идет вразрез с этим интересом, который отличается от интереса в избежании страданий. Мы не хотим страдать. А еще мы не хотим умирать. Некоторые считают, что животные избегают страданий, но смерть для них не представляет проблемы, если убийство безболезненно. Для животных проблема в страданиях, а не в самой по себе смерти.
В том или ином виде эта мысль витает в воздухе вот уже сотни лет. Общепринятая сегодня этическая норма, согласно которой животные имеют моральную ценность, хоть и меньшую, чем люди, и согласно которой мы можем использовать их, если это необходимо и мы причиняем минимально возможный объем страданий в процессе, возникла в девятнадцатом веке. Эта идея предполагает, что использование животных в случае необходимости приемлемо, поскольку они, в отличие от людей, не обладают самосознанием и не заинтересованы в продолжении жизни. То есть они не хотят, не предпочитают и не желают оставаться в живых.
Эта идея позволяет нам убивать животных ради еды без угрызений совести. Она была безумной в девятнадцатом веке и остается безумной по сей день.
Крайне странно утверждать, что смерть не представляет вреда для чувствующих существ. Способность чувствовать появилась в процессе эволюции не просто так. Она позволяет существам выявлять вредные и опасные для выживания ситуации. Способность чувствовать — это средство для продолжения существования. Чувствующие существа, просто в силу обладания этой способностью, заинтересованы в сохранении своей жизни. То есть они предпочитают, хотят или желают остаться в живых.
Таким образом, заявление о том, что смерть не представляет вреда для чувствующих существ, отрицает наличие у них того самого интереса, которому служит способность чувствовать. Это все равно как сказать, что существо с глазами не заинтересовано в зрении и слепота не представляет для него вреда. Индийские джайны давным-давно выразили эту мысль: «Все существа хотят жить, наслаждаются удовольствием, ненавидят боль, избегают разрушения, любят жизнь, жаждут жить. Всем жизнь дорога».
Идея о том, что животные лишены самосознания, опирается на предположение, согласно которому существует лишь одна разновидность самосознания — самосознание здорового взрослого человека. Несомненно, это одна из разновидностей самосознания. Но не единственная. Как в своей книге «Animal Minds» отмечал биолог Дональд Гриффин, один из самых влиятельных когнитивных этологов двадцатого века: «само тело животного и его собственные действия должны попадать в сферу его осознанного восприятия». Но мы все равно продолжаем отрицать самосознание у других животных, поскольку, как мы утверждаем, они не могут «думать такие мысли, как „Это я сейчас бегу, или карабкаюсь по дереву, или ловлю бабочку“». Гриффин утверждает, что, «когда животное осознанно воспринимает бег, карабканье или ловлю бабочек другими животными, оно должно осознавать, кто делает это. И если животное осознанно воспринимает свое тело, тогда сложно исключить аналогичное осознание, что это оно само бежит, карабкается или ловит». Гриффин приходит к выводу, что «если животные способны к чувственному осознанию, тогда отказ признавать за ними некоторое самосознание кажется произвольным и неоправданным».
Похоже, что любое чувствующее существо должно обладать самосознанием, поскольку чувствовать что-либо значит осознавать, что эти чувства принадлежат именно этому существу, а не какому-то другому. Если чувствующее существо испытывает боль, оно неизбежно осознает, что это именно ему больно. Есть кто-то, кто осознает свою боль и хочет ее прекратить.
Даже если бы животные жили в некоторого рода «постоянном настоящем», в чем мы сомневаемся, это все равно не означало бы, что они лишены самосознания, не заинтересованы в продолжении собственного существования, или что смерть не представляет для них вреда. Это просто означало бы, что их самосознание отличается от нашего. Они все равно осознавали бы себя в каждый отдельный момент времени. Они все равно хотели бы дожить до следующего момента настоящего. Их самосознание может отличаться от самосознания здорового взрослого человека, но будет ошибкой заявлять, что они вовсе лишены самосознания или безразличны к собственной смерти.
Мы понимаем это, когда речь идет о людях. Если человек имеет серьезные ментальные расстройства и не обладает самосознанием здорового человека, мы все равно считаем, что этот человек заинтересован в сохранении собственной жизни, а смерть представляет для него вред. Самосознание этого человека может отличаться от нашего, но мы все равно считаем недопустимым использовать его исключительно в качестве ресурса — а именно так мы используем сельскохозяйственных животных.
Короче говоря, если существо способно чувствовать, то есть обладает чувственным восприятием, тогда оно заинтересовано в продолжении жизни, а смерть представляет для него вред. Необязательно обладать автобиографичной разновидностью самосознания, которую мы ассоциируем со здоровыми взрослыми людьми, чтобы иметь интерес в сохранении собственной жизни.
В-четвертых, вернемся к практической стороне вопроса. Даже если все сказанное нами выше совершенно неверно, даже если окажется возможным обращаться с сельскохозяйственными животными как с кошками и собаками, исключив любые страдания, а умирать они будут от старости, то реальность такова, что таких продуктов животного происхождения в нашем мире сегодня просто не существует. И как же это влияет на выбор вашего ужина сегодня?
Ответ очевиден: никак.
Когда некоторые люди узнают о том, что мы не пьем молоко, они рассказывают нам историю о корове своей прабабушки, с которой обращались как с членом семьи.
И хотя мы не согласны, что корова на семейной ферме не испытывает страданий, обычно мы об этом не спорим, а спрашиваем, что происходило с телятами, которые рождались у этой коровы в результате постоянных беременностей, необходимых, чтобы она продолжала давать молоко. Мы задаем этот вопрос потому, что заранее знаем ответ: часть телят-девочек и всех телят-мальчиков продают на мясо. Оставшаяся часть девочек станут молочными коровами. Большинство людей сразу понимает, что это делает аргумент об отсутствии страданий на семейных фермах ложным.
Но всегда находится человек, который заявляет: «Все телята жили на ферме, их никогда не отправляли на бойню. Отвечаю, эти коровы вообще не страдали». Опять же, можно многое сказать в ответ на эти сказки, но наиболее эффективно будет спросить: «Тебе сейчас доступно такое молоко?».
Ответ всегда один и тот же: «Нет».
А мы говорим: «То есть даже если бы это было правдой, какое это имеет отношение к твоему решению пить молоко сейчас?».
В качестве ответа всегда следует либо признание, что эта гипотетическая ситуация не имеет значения, либо реплика, выражающая раздражение — знак того, что мы задали вопрос, на который не получается дать удовлетворительный ответ.
Связанным с этим возражением является «Но… А если бы я спасла и приютила курицу, с которой обращалась бы, как с кошкой или собакой. Можно ли есть яйца, которые она несет?» Оставим в стороне тот факт, что такая система не сможет обеспечить яйцами многих людей (если только мы все не приютим кур). Реальное положение дел таково, что курицы селективно выведены такими, чтобы они откладывали неестественно большое число яиц, а потому их тела теряют питательные вещества, так что курицы обычно съедают собственные яйца, когда понимают, что они не оплодотворены. Зачастую они испытывают сильный стресс, когда у них забирают яйца. Так что даже при самом лучшем раскладе, при котором никак не возможно производить коммерчески обоснованные объемы яиц, мы все равно вызываем у кур стресс, забирая яйца, которые нужны им самим. И если их не собираются содержать до момента естественной смерти, что может занять более десяти лет после сокращения числа сносимых ими яиц, то в итоге их убивают.
Основная мысль должна быть ясна: даже в самых лучших условиях невозможно производить продукты животного происхождения — будь то мясо, молоко или яйца — не убивая животных и не причиняя им страданий. Это просто невозможно. И раз у нас нет необходимости в потреблении этих продуктов, значит мы не можем оправдать более «гуманное» убийство животных или причинение им значительно меньших страданий на несуществующей бабушкиной ферме. Точно так же более «гуманные» собачьи бои не смогут оправдать Майкла Вика.
Авторство: Gary L. Francione, Anna Charlton [Перевод не был проверен и одобрен].
Перевод: Денис Шаманов
Источник: Eat Like You Care: An Examination of the Morality of Eating Animals
