Благополучие животных, счастливое мясо и веганство как этический минимум

/в , , , , , , /от

По крайней мере в Соединенных Штатах и большинстве западных стран преобладающая позиция в сфере этики в отношении животных заключается в том, что животные хоть и обладают некоторой моральной ценностью, эта ценность ниже, чем ценность людей, а следовательно использование животных в наших интересах приемлемо, если мы при этом обращаемся с ними «гуманно» и не причиняем им страданий «без необходимости». Такая позиция известна как «велферизм». Велферистского подхода придерживаются крупные зоозащитные организации, многие из которых заявляют о том, что они «защищают права животных». Эти организации часто утверждают, что реформы эксплуатации животных не являются их конечной целью. Они служат лишь средством достижения полной отмены эксплуатации животных или, по крайней мере, серьезного ее сокращения. Таких зоозащитников я называю «новыми велферистами». Как бы то ни было, и традиционные, и новые велферисты сходятся во мнении, что другие животные имеют меньшую моральную ценность, чем люди. И те, и другие прежде всего озабочены тем, чтобы животные проживали достаточно приятную жизнь и были убиты относительно безболезненно.

Больше всего животных мы убиваем ради еды: около 56 миллиардов в год (во всем мире) и это ошеломительное число не включает в себя рыб и других морских животных. В обществе начинает возникать широкий консенсус относительно того, что большинство из этих животных содержатся в ужасающих условиях, что им причиняют сильную боль и заставляют страдать в течение их коротких жизней и что методы их убийства можно назвать исключительно варварскими. Новые велферисты утверждают, что в ответ на такую общественную обеспокоенность мы должны требовать якобы более прогрессивных реформ содержания животных и призывать людей быть «сознательными всеядными», которые будут есть только «счастливое мясо» и другие продукты животного происхождения.

Я критически отношусь к новому велферизму.

Во-первых, я не согласен с идеей, которую разделяют буквально все велферисты, и согласно которой другие животные имеют меньшую моральную ценность, чем люди. Во-вторых, я считаю, что имущественный статус животных не позволит реформам их эксплуатации обеспечить хоть сколько-нибудь серьезную защиту их интересов. В-третьих, я утверждаю, что движение за счастливое мясо/другие продукты животного происхождения на самом деле контр-продуктивно, поскольку внушает нам чувство комфорта относительно эксплуатации животных. В-четвертых, я заявляю, что единственной позицией, которая может соответствовать признанию за всеми чувствующими животными права не быть использованными исключительно в качестве средств для достижения наших целей, является веганство.

Моральная значимость животных

Велферизм возник в Британии в XIX веке в первую очередь в работах философов-утилитаристов вроде Джереми Бентама и Джона Стюарта Милля. Основной принцип этой позиции заключается в том, что животные хоть и могут страдать и уже по одной только этой причине обладают моральной значимостью, эта ценность все же уступает ценности человека, поскольку их разум отличается от нашего. Другие животные не обладают самосознанием и не заинтересованы в продолжении своего существования. Их не волнует, что мы их используем, поскольку они не осознают себя. Их волнует только то, как мы используем их, поскольку они могут страдать. Таким образом, животные хоть и обладают некоторой моральной значимостью, люди все равно важнее, поскольку у них другой разум.

Основанная на когнитивных различиях идея о предположительной моральной ущербности других животных присутствует и в современном велферизме, главной фигурой которого является Питер Сингер. Как и Бентам с Миллем, Сингер тоже утилитарист. Он утверждает, что животные заинтересованы в избежании страданий, но их жизни имеют меньшую ценность, чем жизни людей:

Хотя самосознание, способность думать наперед, иметь устремления и надежды на будущее, способность к осмысленным отношениям с другими и так далее не имеют отношения к вопросу о допустимости причинения боли, <…> они имеют значение в вопросе о допустимости убийства. Разумно утверждать, что жизнь существа с самосознанием, способного к абстрактному мышлению, планированию будущего, сложному общению и так далее, имеет большую ценность, чем жизнь существа без таких способностей.

Согласно Сингеру:

Животные могут бороться за свою жизнь, даже если не могут уловить смысл обладания „жизнью“ так, как того требует понимание, что означает существование в течение отрезка времени. Но в отсутствие некоторой разновидности ментальной непрерывности будет непросто объяснить, почему потеря жизни убитого животного, с беспристрастной точки зрения, не может быть компенсирована созданием нового животного, которое проживет такую же приятную жизнь.

То есть Сингер, равно как и Бентам, утверждает, что смерть для животных не является вредом, поскольку они не знают, что теряют, если мы убиваем их. Они не заинтересованы в продолжении жизни. Их не волнует, что мы используем и убиваем их в своих целях. Их волнуют только страдания, которые мы им причиняем в процессе использования и убийства. Он заявляет, что если мы относимся к интересам животных в избежании страданий серьезно, тогда их использование может быть этически оправдано:

Если нас волнуют страдания животных, а не их убийство, тогда я мог бы представить себе мир, в котором люди в основном едят растительные продукты, но иногда балуют себя роскошью яиц свободного выгула, а возможно даже и мясом животных, которые прожили хорошие жизни в условиях, естественных для их вида, а затем были гуманно убиты на ферме.

Сингер считает, что мы должны одинаково обращаться с интересами людей и других животных в избежании страданий, как того требует принцип беспристрастности, который Сингер называет принципом равного уважения. Он заявляет, что люди обладают «высшими умственными способностями», а потому в некоторых случаях они будут страдать сильнее других животных, а в некоторых — слабее. Но он признает, что делать межвидовые сравнения в лучшем случае очень сложно или даже невозможно.

Разработанная мной правовая или аболиционистская позиция признает вполне вероятное существование серьезных различий между разумом человека и других животных, потому что люди, насколько нам известно, являются единственными животными, которые общаются при помощи символов и чьи концептуальные структуры неразрывно связаны с языком. Ну и что? Какие бы то ни было различия между нашими разумами не означают, что другие животные не заинтересованы в продолжении собственного существования, или что их страдания имеют меньшее значение, чем наши. Мы не можем найти оправдания использованию других животных в качестве наших ресурсов независимо от того, насколько «гуманно» мы при этом с ними обращаемся.

Не существует никакой необходимости в точном установлении природы разума других животных для оценки велферистской идеи о том, что смерть сама по себе не является для них вредом, поскольку они, в отличие от людей, живут в «постоянном настоящем», как называет это Сингер. Единственное необходимое условие — способность животных чувствовать. То есть иметь чувственное осознание. Без способности чувствовать невозможно обладать какими-либо интересами. Если существо ничего не чувствует, значит оно может быть живым, но нет ничего такого, что оно предпочитает, хочет или желает. Разумеется, у нас могут быть сомнения относительно наличия способности чувствовать в некоторых особых случаях или относительно особых классов существ, вроде насекомых или моллюсков. Но те животные, которых мы рутинно эксплуатируем — коровы, курицы, свиньи, утки, овцы, рыбы, крысы и др. — несомненно способны чувствовать.

Заявлять, что смерть не является вредом для чувствующего существа — любого чувствующего существа — крайне странно. В конце концов способность чувствовать развилась эволюционно не просто так. Она позволяет существам определять ситуации, которые могут нанести вред или угрожают выживанию. Способность чувствовать служит цели продолжения существования. Чувствующие существа заинтересованы в сохранении своих жизней, то есть они предпочитают, хотят или желают оставаться в живых. Таким образом, заявление о том, что смерть не представляет вреда для чувствующих существ, отрицает наличие у них того самого интереса, которому служит способность чувствовать. Это все равно что сказать, что существо с глазами не заинтересовано в зрении и слепота не представляет для него вреда. Индийские джайны давным-давно выразили эту мысль: «Все существа хотят жить, наслаждаются удовольствием, ненавидят боль, избегают разрушения, любят жизнь, жаждут жить. Всем жизнь дорога.»

Сингер признает, что «животные могут бороться за свою жизнь», но приходит к выводу, что это не означает, что они обладают ментальной непрерывностью, необходимой для осознания себя. Однако такая позиция является лишь попыткой уйти от вопроса, поскольку предполагает, что единственный способ обладать самосознанием — это обладать автобиографичным самосознанием, которым обладают здоровые взрослые люди. Но это лишь одна и далеко не единственная разновидность самосознания. Как отмечал биолог Дональд Гриффин, один из самых влиятельных когнитивных этологов двадцатого века: «само тело животного и его собственные действия должны попадать в сферу его осознанного восприятия». Но мы все равно продолжаем отрицать самосознание у других животных, поскольку, как мы утверждаем, они не могут «думать такие мысли, как „Это я сейчас бегу, или карабкаюсь по дереву, или ловлю бабочку“». Гриффин утверждает, что «когда животное осознанно воспринимает бег, карабканье или ловлю бабочек другими животными, оно должно осознавать, кто делает это. И если животное осознанно воспринимает свое тело, тогда сложно исключить аналогичное осознание, что это оно само бежит, карабкается или ловит.» Гриффин приходит к выводу, что, «если животные способны к чувственному осознанию, тогда отказ признавать за ними некоторое самосознание кажется произвольным и неоправданным». Похоже, что любое чувствующее существо должно обладать самосознанием, поскольку чувствовать что-либо значит осознавать, что эти чувства принадлежат именно этому существу, а не какому-то другому. Если чувствующее существо испытывает боль, оно неизбежно осознает, что это именно ему больно. Есть кто-то, кто осознает свою боль и хочет ее прекратить.

Мы можем увидеть произвольность велферистского допущения, если обратим внимание на людей с транзиторной глобальной амнезией, которая наступает в результате инсульта, эпилептического припадка или травмы мозга. Люди с транзиторной глобальной амнезией зачастую не могут запоминать прошлое и осознавать себя в будущем. Эти люди «ощущают себя в конкретном моменте — сейчас, и в конкретном месте — здесь». Их самосознание может отличаться от здоровых взрослых людей, но будет нелепо говорить о том, что у них нет самосознания или что они безразличны к смерти. Мы можем отказать таким людям в устройстве на работу в качестве преподавателей или хирургов, но мы не сочли бы приемлемым их использование в качестве ресурсов, даже если бы оно было «гуманным». Даже если бы животные жили в «постоянном настоящем», это не означало бы, что они не обладают самосознанием, не заинтересованы в продолжении своего существования или что смерть не представляет для них вреда. Аналогичный анализ применим к тому, что Сингер называет «любой другой способностью, которая может обоснованно придавать жизни ценность». Одни люди вообще не будут обладать этой способностью, вторые будут обладать ей в меньшей степени, чем другие люди, а третьи — в меньшей степени, чем другие животные. Эти отличия могут иметь значение в некоторых вопросах, но они не позволяют нам придти к выводу, что эмпирически такой человек не заинтересован в продолжении жизни, а смерть не представляет для него вреда.

Велферистская идея о том, что люди обладают «высшими умственными способностями», также произвольна. При оценке боли других животных или в попытке определить, оправдывает ли удовольствие человека или его желание избежать боль причинение страданий другим животным, мы держим в уме идею Милля о том, что «лучше быть недовольным человеком, чем довольной свиньей». Что, помимо нашего эгоизма, позволяет нам сказать, что человеческие качества являются «высшими», и придти к выводу, что мы, будучи счастливыми, испытываем более сильное удовольствие, чем свинья, когда она радостно плескается в грязи или играет с другими свиньями? Как и в случае с вредом смерти, такой анализ работает лишь в том случае, если мы изначально предполагаем то, что намереваемся доказать.

Если мы применим такой анализ к людям, проблема велферистского подхода станет очевидной. Если бы мы сказали, что лучше быть недовольным профессором философии, чем необразованным чернорабочим, такое заявление вполне справедливо было бы названо произвольным и элитарным.

Что касается тех аспектов, в которых разум людей и других животных действительно отличается, эти отличия вполне могут иметь значение в определенных вопросах, равно как и отличия между отдельными людьми. Если Мэри имеет хорошие способности к математике, тогда мы можем дать ей стипендию, которую не дадим Джо, если у него таких способностей нет. Наши собаки очень любят сидеть рядом, когда мы смотрим кино, но мы не учитываем их вкусы в кинематографе, когда решаем, что посмотреть, потому как, насколько нам известно, им все равно. Так что некоторые отличия между разумом людей и других животных, которые имеют некоторое значение, конечно, есть. Однако эти отличия не имеют никакого логического отношения, например, к вопросу о том, можем ли мы ставить на собаках болезненные опыты или убивать их. Точно так же отсутствие способностей к математике у Джо не имеет отношения к вопросу о том, можем ли мы использовать его в опытах или в качестве донора органов. Мы не можем заявлять, что люди имеют высшую ценность в силу того, что у них больше интересов или их интересы более сильны, чем у других животных, не уходя при этом от вопроса и не приводя аргументацию, которая, будучи применена в контексте людей, вполне справедливо была бы признана откровенно произвольной и элитарной.

Разработанная мной теория прав животных отвергает идею, согласно которой некоторые животные, вроде человекообразных обезьян, более достойны морального статуса или юридической защиты, чем другие животные, поскольку они более «подобны нам». Тот факт, что некоторые животные могут быть более подобны людям, может иметь отношение к вопросу о том, какими еще интересами они обладают. Но что касается их интереса в сохранении своих жизней и избежании боли, страданий и вреда, который представляет для них смерть, здесь их схожесть с людьми не имеет совсем никакого значения.

В целом большинство людей согласно, что интерес не быть использованным исключительно в качестве чужого ресурса должен быть защищен базовым, пре-юридическим правом не быть рабом. Мы определенно не обращаемся со всеми людьми одинаково. Например, мы зачастую платим больше денег людям, которые считаются более умными или лучше играют в бейсбол. Но в вопросе использования людей исключительно в качестве ресурсов — когда речь идет о человеческом рабстве — мы считаем всех людей равными, независимо от их индивидуальных качеств. Если животные имеют моральную ценность, тогда мы должны применить принцип равного уважения, этическое правило, требующее одинакового обращения с одинаковыми ситуациями. Мы должны задаться вопросом, есть ли у нас хорошая причина не признавать право не быть собственностью и за другими животными? Есть ли у нас оправдание такому использованию животных, которое мы никогда не сочли бы приемлемым в отношении людей?

Ответ очевиден. Не существует рационального оправдания для отказа признавать это единственное право за всеми чувствующими животными, как бы «гуманно» мы с ними ни обращались. До тех пор, пока животные остаются нашей собственностью, они никогда не смогут стать членами морального сообщества. Их интересы всегда будут иметь меньшую ценность, чем интересы их хозяев. Мы можем впасть в религиозные предрассудки и заявлять, что использование животных может быть оправдано тем, что у них нет души, они не созданы по образу и подобию Бога или еще как-либо уступают нам духовно. Либо мы можем заявить, что использование других животных приемлемо, поскольку мы люди, а они — нет. Но это просто спесишизм, дискриминация по биологическому виду. Это все равно как сказать, что белые могут дискриминировать черных просто из-за цвета кожи, или что мужчины могут эксплуатировать женщин просто потому что они мужчины.

Теория прав животных не означает, что одомашненные животные будут свободно бегать по улицам. Если мы начнем относиться к их интересам серьезно и признаем свое обязательство не обращаться с ними как с вещами, тогда мы полностью прекратим разведение одомашненных животных раз и навсегда. Мы будем заботиться о тех, кто уже появился на свет, но мы больше не будем разводить их ради потребления людьми, а неодомашненных животных оставим в покое. Мы прекратим есть, носить или еще как-либо использовать животных и признаем веганство ясной и строгой этической основой. Таким образом мы избежим изначального появления всех тех ложных конфликтов, которыми так озабочены велферисты. Эти конфликты существуют только потому, что мы исходим из предположения, что корова существует в качестве нашего ресурса. Это конфликты между хозяином имущества и самим имуществом, предназначение которого заключается в эксплуатации. Если мы осознаем, что использованию животных нет морального оправдания — каким бы «гуманным» оно ни было — эти конфликты сразу же исчезнут.

Животные как собственность и экономика регуляции их эксплуатации

Животные — наша собственность. Экономические товары с рыночной стоимостью. Разумеется, они не совсем обычная разновидность собственности. В отличие от автомобилей, компьютеров и другого имущества, животные способны чувствовать и обладают интересами. Все чувствующие существа заинтересованы в избежании страданий и другого вреда, а также в удовлетворении особых интересов, исключительных для их биологического вида. Но защита их интересов стоит денег. В целом мы тратим деньги на защиту интересов других животных только в тех случаях, если это экономически оправдано — если это выгодно. Например, принятый в 1958 г. в Соединенных Штатах закон «О гуманном убое» требует, чтобы крупные животные, которых убивают ради еды, были оглушены и не находились в сознании, когда их сковывают, подвешивают и убивают. Этот закон защищает интересы животных, которые они имеют в момент смерти, но он делает это исключительно потому, что это экономически выгодно производителям и потребителям. Крупные животные, пребывая в сознании подвешенными вниз головой, брыкаются и могут травмировать рабочих и повредить свои туши. Таким образом их оглушение имеет экономический смысл. Разумеется, у этих животных есть множество других интересов в течение всей их жизни, включая интерес в избежании боли и страданий во все остальное время, кроме момента убийства, но эти интересы никак не защищены, поскольку это невыгодно. Кроме того, закон «О гуманном убое» не применяется к маленьким животным, включая кур, которые составляют 95% животных, которых убивают ради еды в Соединенных Штатах. Причина кроется в том, что, учитывая количество птиц, их относительно небольшой размер и стоимость, защищать их интересы невыгодно. Велферисты проводят кампании за более «гуманное» убийство птиц, опираясь на современные исследования в животноводческой экономике, согласно которым предлагаемые реформы будут выгодны производителям.

Существуют законы, которые требуют «гуманного» обращения с животными и запрещают причинение им страданий «без необходимости». Однако они не запрещают использование без необходимости. Они якобы запрещают лишь такое обращение, в котором нет необходимости в рамках определенного использования. Например, как я писал выше, мы ежегодно убиваем и едим около 56 миллиардов животных. Употребление продуктов животного происхождения не является необходимостью для здорового образа жизни, напротив, все больше специалистов в сфере здравоохранения приходят к выводу о том, что эти продукты вредны. Животноводство является настоящей катастрофой для окружающей среды, поскольку подразумевает крайне неэффективное использование природных ресурсов и приводит к загрязнению воды, эрозии почвы и образованию парниковых газов. Единственное доступное нам оправдание для убийства миллиардов животных и причинения им боли и страданий заключается в том, что нам нравится есть продукты животного происхождения, это удобно и мы так привыкли. Использование животных для развлечения и спортивной охоты тоже не может быть признано необходимостью. Единственным использованием животных, которое не может быть признанно откровенно тривиальным, является их использование в биомедицинских исследованиях, которые предположительно ведут к созданию лекарств от серьезных болезней (многие из которых связаны с употреблением продуктов животного происхождения). Но даже в этом контексте, подразумевающим мизерную долю животных относительно других сфер, поднимаются серьезные вопросы о необходимости их использования.

Поскольку законы о благополучии животных не запрещают их использование, а лишь пытаются регулировать обращение с ними, они в целом откровенно не применяются к «нормальным» или «обычным» практикам институционального использования животных. Либо суды интерпретируют боль и страдания в результате таких практик как «необходимые» и «гуманные». То есть стандарты «гуманного» обращения, которые требуются законом, определяются индустрией. Так происходит благодаря предположению, согласно которому производители продуктов животного происхождения, от разводчиков до фермеров и владельцев боен, не будут причинять животным больше вреда, чем это необходимо для производства определенной продукции. Точно так же рациональный владелец автомобиля не будет ломать свой автомобиль без всяких на то причин. В результате степень защиты интересов животных определяется экономической эффективностью их эксплуатации. И это позволяет установить такой стандарт обращения, который мы назвали бы пытками, если бы так обращались с людьми. Велферизм предлагает животным очень слабую защиту.

Разумеется, теоретически мы могли бы защитить интересы животных сверх того минимума, который обусловлен их эксплуатацией в качестве экономических товаров. Однако на практике это крайне маловероятно. Неоправданная экономически регуляция встретит мощное сопротивление как со стороны производителей, так и со стороны потребителей. Современные велферистские кампании наглядно демонстрируют, что эти реформы крепко связаны со статусом животных в качестве экономических товаров. Несмотря на заявления новых велферистов, якобы более прогрессивные реформы эксплуатации на самом деле почти ничем не отличаются от традиционных велферистских реформ. Эти кампании никаким образом не способствуют избавлению от имущественной парадигмы и признанию ценности интересов животных, которая превышала бы их стоимость в качестве наших ресурсов.

Например, Humane Society of the United States (HSUS), совместно с Farm Sanctuary и другими организациями, пытается запретить традиционные клетки для свиноматок и заменить их на более широкие индивидуальные клетки или групповые системы содержания с использованием электронной кормушки для свиноматок («ЭКС»), чтобы снизить уровень агрессии во время кормления. HSUS приводит исследования, согласно которым «производительность свиноматок при групповом содержании выше, чем в индивидуальных клетках, что является следствием сокращения количества травм и заболеваний, более ранним наступлением первой течки, более быстрым возвращением к течке после родов, более редкими случаями мертворождения и сокращенными периодами опороса. Групповые системы с использованием ЭКС особенно экономически эффективны». Они добавляют, что «переход от традиционных клеток для свиноматок к групповому содержанию c ЭКС несколько снижает стоимость производства и увеличивает производительность». HSUS цитируют исследование, доказывающее, что «итоговая стоимость проданного поросенка, произведенного в групповых системах с ЭКС, на 0.6 процента ниже, а прибыль фермера на 8 процентов выше в силу лучшей производительности». Другое исследование доказывает, что «в сравнении с традиционными клетками для свиноматок, групповое содержание с ЭКС сокращает рабочее время на 3 процента и несколько увеличивает годовую прибыль со свиноматки».

HSUS утверждают, что «сэкономленные на свиноматочной ферме средства могут быть направлены на откорм, где стоимость на единицу веса сокращается на 0.3 процента». Это приведет к падению розничной цены свинины и небольшому росту спроса. В заключении HSUS пишут: «вероятно, что производители, перешедшие на групповое содержание с ЭКС, смогут увеличить спрос на свою продукцию или выиграть рыночную премию». HSUS заявляют, что, несмотря на более высокую эффективность альтернатив, производители свинины в Соединенных Штатах очень медленно переходят на экономически более совершенные системы, что обусловлено «инерцией и незнанием об ЭКС».

Это лишь один пример. Однако сложно вспомнить велферистскую реформу, к которой невозможно было бы применить аналогичный анализ.

Забота о благополучии животных: не нужно переживать о том, что мы их эксплуатируем

Многие зоозащитники признают ограниченность реформ содержания животных, но они заявляют, что эти реформы однажды приведут к отмене их эксплуатации или по крайней мере к серьезному ее сокращению. Их объяснения о том, как именно предлагаемые реформы поспособствуют достижению этой цели, очень расплывчаты. Часто можно услышать аргумент, согласно которому реформы эксплуатации сделают людей более чувствительными к страданиям других животных и эта чувствительность шаг за шагом приведет их к аболиционизму. Проблема этого аргумента в том, что не существует ни одного эмпирического свидетельства в его пользу. Велферизм является доминирующей этической теорией и частью законодательства вот уже более двухсот лет, но мы используем больше животных, чем когда-либо, так жестоко, как никогда прежде.

Заявляя о том, что велферистские реформы постепенно приведут к сокращению или даже запрету использования животных, новым велферистам удобно игнорировать тот факт, что эти реформы не только не сокращают спрос и не делают общество более чувствительным, помогая ему постепенно двигаться в нужном направлении, но на самом деле позволяют людям чувствовать себя комфортно относительно эксплуатации животных, поскольку внушают им ложную идею, согласно которой стандарты эксплуатации стали лучше. Эта ложь лишь усиливает лежащую глубоко в нашей спесишистской культуре идею, согласно которой использование животных морально приемлемо, если мы обращаемся с ними «гуманно». Велферистский подход на самом деле поддерживает и укрепляет имущественную парадигму, а не способствует избавлению от нее.

Забота о том, чтобы общественность чувствовала себя комфортно относительно эксплуатации животных часто является откровенной целью велферистских организаций и их кампаний. Многие крупные зоозащитные организации в Соединенных Штатах и Британии имеют программы маркировки продуктов животного происхождения. Например, Humane Farm Animal Care (HFAC) вместе с HSUS, American Society for the Prevention of Cruelty to Animals, Animal People, World Society for the Protection of Animals и прочими поддерживают маркировку «Сертификат Гуманности», которая, согласно их заявлениям, дает потребителям уверенность, что «яйца, молочные продукты, мясо и птица были произведены с заботой о благополучии сельскохозяйственных животных». HFAC подчеркивают, что «стресс может отразиться на здоровье животных и качестве мяса» и что эта маркировка «выгодна и продавцам с ресторанами, и производителям, и потребителям. Фермеры могут дифференцировать свою продукцию на рынке, увеличить долю на нем и добиться более высоких прибылей, выбирая более надежные практики». Продавцы тоже остаются в выигрыше, поскольку «натуральные и органические продукты питания в последние годы находятся среди самых быстрорастущих категорий бакалеи. Теперь розничные и оптовые продавцы, рестораны и сети общественного питания могут увеличить свои продажи и прибыли благодаря Сертификату Гуманности». Подразделение HSUS, которое называется The Humane Society International, запустило в Австралии маркировку «Гуманный выбор», которая «гарантирует потребителю, что с животными обращаются с уважением и заботой от рождения и до самой смерти».

Whole Foods, сеть супермаркетов в Соединенных Штатах, Канаде и Великобритании, разрабатывает стандарты «Сострадания к Животным», а у Royal Society for the Prevention of Cruelty to Animals (RSPCA) в Британии есть маркировка «Свободная Еда», которая «является гарантией качества и программой маркировки, созданной RSPCA, одной из ведущих зоозащитных организаций. Эта благотворительная программа была создана в 1994 г., чтобы улучшить условия содержания сельскохозяйственных животных и предложить потребителям наилучший выбор».

Но даже если оставить в стороне тот факт, что посредством программ маркировки зоозащитники откровенно внушают общественности чувство комфорта относительно эксплуатации животных, есть серьезные сомнения в том, что эти программы действительно подразумевают хоть сколько-нибудь значительные улучшения условий их содержания. Например, ряд производителей, чья продукция была отмечена маркировкой «Свободная Еда» от RSPCA, были уличены в чудовищном обращении с животными. Один ученый, изучавший стандарты «Сострадания к Животным» от Whole Foods поднял серьезные вопросы о том, подразумевают ли эти стандарты вообще что-либо, кроме вводящего в заблуждение корпоративного бренда.

В добавок к программам маркировки велферисты вручают эксплуататорам животных награды. Например, People for the Ethical Treatment of Animals (PETA) вручили Whole Foods награду «Самый дружественный к животным розничный продавец», заявив, что эта корпорация «последовательно делала для благополучия животных больше, чем любой другой розничный магазин в индустрии, требуя от своих поставщиков соответствовать строгим стандартам». Они также вручили награду «Визионер года» дизайнерке скотобоен и консультантке мясной промышленности Тэмпл Грандин за ее вклад в «улучшения систем содержания животных на бойнях, которые сократили объемы страха и боли животных в их последние часы жизни. Она широко признана в качестве экспертки мирового уровня в вопросах благополучия скота и свиней». PETA, HSUS, Farm Sanctuary, Питер Сингер и другие выступили с заявлением, чтобы «выразить свою признательность и поддержку за передовую инициативу Whole Foods по установлению Стандартов Сострадания к Сельскохозяйственным Животным». Ведущий вегетарианский журнал в Соединенных Штатах, VegNews, поместил генерального директора Whole Foods, Джона Маки на обложку и объявил его лучшим руководителем корпорации 2005 г. Compassion in World Farming вручают награду «Хорошие Яйца» тем, кто использует, продает или рекламирует яйца свободного выгула. Среди награжденных Макдоналдс, Sainsbury’s, Carrefour, Hellmann’s Mayonnaise и Whole Foods. Велферисты также чествуют эксплуататоров животных, которые соглашаются на реформы, способствующие повышению эффективности производства.

Все это направлено на внушение людям чувства комфорта относительно эксплуатации животных и именно такой эффект мы наблюдаем. Все чаще в СМИ появляются репортажи о том, как прекрасно себя чувствуют люди, ставшие «сострадательными всеядными». В одной статье Reuters рассказывается, как «некоторые вегетарианцы и те, кто сокращал свое потребление мяса в силу своей сознательности или политических соображений, теперь начинают есть устойчивое мясо, выбирая продукты, произведенные не в промышленном животноводстве». Известные шеф-повара по обе стороны Атлантического океана продвигают счастливое мясо и другие продукты животного происхождения. Популярная писательница, Кэтрин Фрэнд, которая выращивает животных на убой, пишет о своем «уважении» к животным и доходит до просто непостижимых граней моральной шизофрении, опубликовав «Письмо к моим ягнятам», в котором она обращается к своим барашкам, которых отправляет на бойню: «Желаю вам безопасного путешествия и уважаю вашу роль в моей жизни». «Безопасное путешествие» на бойню? Фрэнд заявляет, что те, кто «выходит из-за стола» и отказывается от потребления продуктов животного происхождения, никак не способствуют отказу от промышленного животноводства и переходу к «гуманным» и устойчивым практикам, вроде тех, которые использует сама Фрэнд. Другими словами, если вы отказываетесь от потребления счастливой плоти и других продуктов животного происхождения, значит вы на самом деле вредите животным. Когда PETA рекламировали сэндвич KFC с искусственной курицей, им указали на тот факт, что котлета готовится в том же масле, в котором готовят настоящих куриц. Они ответили, что зоозащитники не должны жаловаться, а иначе «мы рискуем создать впечатление, что вегетарианство/веганство — это очень сложно и неприятно, и будем только всех раздражать, что наверняка оттолкнет людей от мыслей о переходе на вегетарианскую диету — и это точно навредит животным».

Это не воспринимается как полный абсурд отчасти потому, что Питер Сингер, которого часто называют «отцом движения за права животных», заявляет, что «осознанная всеядность» является «прочной этической позицией» и что люди, которых волнует этика, могут позволить себе «роскошь» поедания «гуманного» мяса и других продуктов животного происхождения. Нечего и удивляться, что PETA призывает людей есть невеганские сэндвичи, пожаренные в том же масле, в котором жарят куриц, чтобы не создать впечатления, что веганство — «это очень сложно и неприятно». В конце концов, Сингер откровенно заявляет, что мы можем иметь моральное обязательство не быть веганами в тех ситуациях, когда это может раздражать или расстраивать других людей.

В итоге новые велферисты с энтузиазмом соглашаются с идеей, что этическая проблема заключается не в использовании животных, а в обращении с ними. Их использование морально оправдано, если обращение приемлемо. Вместо постепенных шагов в сторону отмены эксплуатации животных или сокращения их использования, подход новых велферистов способствует и возможно даже увеличивает их эксплуатацию. Во-первых, заверяя ничего не подозревающую общественность в том, что обращение с животными стало лучше и что теперь можно потреблять животных, не испытывая чувства вины. Во-вторых, укрепляя традиционную велферистскую идею о том, что использование животных морально приемлемо, если приемлемо обращение с ними. Институциональные эксплуататоры поняли это. Например, Рэнди Штраусс из Strauss Veal and Lamb International заявил, что хочет «совершить революцию в производстве телятины», заменив традиционные клетки для телят на групповые стойла в течение нескольких лет. Штраусс указывает на европейский опыт, где потребители увеличили свое потребление, когда Европа перешла с клеток на групповые стойла. Он утверждает, что «если люди будут чувствовать себя комфортно относительно того, что они едят, они будут есть телятину». Штраусс хочет «захватить этот рынок», чтобы суметь «увеличить потребление на 0,6 фунта на душу населения, таким образом способствуя оздоровлению индустрии производства телятины». Красной нитью через всю литературу для промышленных производителей продуктов животного происхождения проходит идея о том, что забота о благополучии животных исключительно полезна, поскольку приводит к росту спроса. Учитывая, что большинство реформ эксплуатации еще и способствуют эффективности производства — это очень хороший бизнес.

Новый велферизм сделал зоозащитные организации бизнес-партнерами институциональных эксплуататоров. Зоозащитники получают возможность объявить победу — и собрать пожертвования — когда в силу изменения законодательства или добровольного соглашения с индустрией происходит изменение практики, которая и так была экономически неэффективной и от которой отказались бы в любом случае, или изменение, которое лишь минимально увеличивает стоимость производства, но не оказывает никакого реального эффекта, потому что либо спрос на продукт неэластичен, если цена вообще повышается, либо потому, что «сострадательные потребители» даже увеличат спрос. Производителям удается убедить общественность, что они действительно заботятся о животных и что потребители могут, словами Рэнди Штраусса, «с удовольствием наслаждаться телятиной, зная, что телята были выращены гуманно». Корпорации вроде Макдоналдс, KFC и Whole Foods могут указывать на поддержку со стороны крупных зоозащитных организаций и известных зоозащитников. Они могут даже воспользоваться маркетинговыми услугами зоозащитников, если согласятся на одну из зоозащитных программ маркировки, заверяя общественность: «мы поддерживаем сертифицированные программы заботы о животных, мы поддерживаем фермеров, мы работаем с ними, мы считаем фермерство достойной профессией».

Теоретическое и практическое решение: веганство

Новые велферисты часто заявляют, что аболиционистский подход или подход прав животных является утопичным или идеалистичным и не предлагает никакой практической стратегии. Согласно этим критикам, аболиционистки хотят только немедленной отмены эксплуатации и отказываются от любых постепенных изменений в качестве средств достижения своей цели. Новые велферисты, конечно, правы в том, что мы хотим положить конец всей эксплуатации животных и мы бы хотели сделать это уже завтра или даже сегодня вечером. Но никто не считает это возможным. Велферисты ошибаются, когда говорят, что мы отказываемся от постепенных изменений. Аболиционистки отказываются от любой регуляции эксплуатации, которая якобы делает ее более «гуманной» и поддерживает имущественных статус животных, а вместо этого стремятся к таким изменениям, которые постепенно уничтожают этот статус и признают за животными неотъемлемую ценность. Аболиционизм предлагает ясную стратегию постепенных изменений как на индивидуальном, так и на социальном и юридическом уровнях.

На индивидуальном уровне теория прав животных предлагает постепенное изменение в виде этического веганства. И хотя веганство может представлять для некоторых вопрос диеты или стиля жизни, этическое веганство является глубокой моральной и политической приверженностью идее отмены эксплуатации животных на индивидуальном уровне и распространяется не только на пищу, но и на одежду и любое другое использование продуктов животного происхождения. Этическое веганство означает личный отказ признавать статус животных в качестве товаров; отказ от идеи, что они имеют исключительно внешнюю ценность; отказ от идеи, что человек имеет большую моральную ценность, чем другие животные. Этическое веганство является единственной позицией, которая соответствует признанию морального равенства между жизнью человека и другого животного в вопросе обращения с ними как с вещами. Этическое веганство должно быть недвусмысленной моральной основой любого социального и политического движения, которое признает неотъемлемую или внутреннюю ценность животных, которые не должны быть нашими ресурсами.

Чем больше людей переходит на веганство по этическим соображениям, тем сильнее в обществе культурная идея о том, что животные имеют моральное право не быть использованными в качестве товаров. Если мы надеемся когда-либо положить конец эксплуатации животных, нам необходимо создать социальное и политическое движение, которое будет активно требовать отмены эксплуатации и будет рассматривать веганство в качестве этической основы. До тех пор, пока большинство людей считает употребление в пищу продуктов животного происхождения морально приемлемым поведением, для животных ничего не изменится. Может появиться более широкий выбор «счастливого мяса» и других продуктов для обеспеченных «сознательных всеядных» или «сострадательных потребителей», но это не отменит эксплуатацию животных, а только сделает ее более комфортной и таким образом еще глубже укоренит ее в обществе. По сути велферисты говорят: «Если мы будем есть мясо (или другие продукты животного происхождения), то лучше есть вот это мясо (или другой животный продукт)». Такая позиция исходит из предположения «если». Теория прав животных строго утверждает, что при обычных обстоятельствах потребление продуктов животного происхождения не может быть морально оправдано. Правовой подход призывает к веганству, поскольку люди только тогда поймут, что фундаментальной этической проблемой является использование животных, а не обращение с ними, как утверждает велферизм, когда осознают, что потребление продуктов животного происхождения аморально. Мы никогда не сможем увидеть этическую проблему использования животных, если будем продолжать их использовать. Наш моральный компас не укажет нам на животных, если они будут в наших тарелках, на наших плечах и ступнях или в лосьонах, которые мы наносим себе на лица. Мы никогда не сможем избавиться от нашей моральной шизофрении, если животные будут оставаться не более чем ресурсами или товарами, чьи интересы, включая интерес в сохранении жизни, могут быть проигнорированы, если нам так будет выгодно.

Те зоозащитники, которые заявляют о том, что поддерживают права животных и хотят отменить их эксплуатацию, но при этом продолжают есть и использовать продукты животного происхождения, ничем не отличаются от рабовладельцев, которые заявляли, что поддерживают права человека. Мы удивляемся людям, которые страстно отстаивали права человека, но при этом исключали женщин и рабов. Те активисты мыслили в рамках предрассудков XVIII века, допуская приемлемость эксплуатации женщин и рабов, если с ними при этом хорошо обращаются. Равно как рабство представляет собой институциональное превращение людей в товары, точно так же мясо, молоко, яйца и другие животные продукты представляют собой институциональное превращение в товары других животных. Кроме того, между мясом, молоком и яйцами нет никакой разницы. В молочной и яичной индустрии животные живут дольше, с ними обращаются хуже, а в итоге их жизнь обрывается на тех же самых бойнях, где убивают животных из мясной промышленности. В яичных и молочных продуктах столько же страданий и смерти, сколько и в продуктах из плоти животных, если не больше. Между ними нет никакой моральной разницы. Отказываться от говядины, но продолжать пить молоко так же глупо, как отказываться от плоти больших коров, но не от маленьких. Кроме того, между коровами, рыбами и другими чувствующими животными нет моральной разницы в вопросе использования их в качестве ресурсов. Нам может быть легче распознать боль и страдания коровы, поскольку она млекопитающее, как и мы. Но это не повод игнорировать страдания и смерть чувствующих рыб и других морских животных, которых мы убиваем ежегодно миллиардами.

Наиболее важной формой постепенных изменений на социальном уровне является творческое ненасильственное образование о веганстве и необходимости отменить институциональную эксплуатацию животных, а не просто регулировать ее. Зоозащитное движение в Соединенных Штатах не сделало практически ничего в вопросах образования общественности о необходимости отмены эксплуатации. Так произошло по многим причинам, но одна из основных заключается в том, что зоозащитным организациям легче проводить велферистские кампании, которые нацелены на сокращение страданий «без необходимости» и которые не меняют почти ничего на практике и даже зачастую поддерживаются индустрией. Такие кампании легко продать и они никого не задевают. Гораздо легче говорить людям — включая тех, которые шлют пожертвования и едят животных — что они могут быть сознательными всеядными, чем занять строгую позицию, что веганство — это этический минимум. Однако именно в этом и заключается проблема. Все согласны с принципом, согласно которому мы должны обращаться с животными «гуманно» и не причинять им страданий «без необходимости». Но как показали два столетия велферизма, в свете имущественного статуса животных это все пустые слова. Мы так и не ответили на вопрос о том, как может быть оправдана их эксплуатация.

Веганство и творческое позитивное веганское образование представляют собой практические и поэтапные стратегии, как в вопросе сокращения страданий животных сейчас, так и в вопросе создания движения, которое в будущем сможет добиться более значимых законодательных изменений, запрещающих использование животных, а не просто делающих это использование более «гуманным». Если бы в конце восьмидесятых, когда зоозащитное сообщество Соединенных Штатов совершенно осознанно приняло решение продвигать велферизм, значительная часть ресурсов была направлена на продвижение веганства, тогда вполне вероятно, что сегодня веганок и веганов было бы на сотни тысяч больше. Это очень сдержанная оценка, учитывая десятки миллионов долларов, которые были спущены зоозащитными организациями на продвижение велферистских законов и инициатив. Снижая спрос на продукты животного происхождения, возрастающее число веганок и веганов значительно сильнее сократили бы страдания животных, чем все велферистские «победы» вместе взятые. Возрастающее число веганок и веганов также позволило бы создать политическую и экономическую основу, которая необходима для социальных изменений, предшествующих законодательным. Учитывая, что наше время и финансовые ресурсы ограничены, распространение традиционной заботы о благополучии животных не является ни рациональным, ни эффективным выбором, если нашей долгосрочной целью является аболиционизм, то есть полная отмена эксплуатации животных. На самом деле традиционная забота о благополучии животных не является эффективной и в вопросе сокращения их страданий в краткосрочной перспективе, учитывая незначительность предоставляемой ею защиты, крайне долгие периоды внедрения реформ и постоянный список исключений.

Кроме того, важно, чтобы зоозащитницы и зоозащитники на всех уровнях и посредством всех СМИ занимались образованием общественности об эксплуатации животных и этической основе для отказа от нее. В настоящее время преобладающая этическая норма, которая отражена в законе, допускает использование других животных в интересах людей, если люди обращаются с ними «гуманно». В результате общественное обсуждение сосредоточено на том, какое обращение является «гуманным», а многие зоозащитницы и зоозащитники тратят свое время в попытках убедить других людей, что большие клетки лучше маленьких, или что убивать куриц газом лучше, чем электричеством. Обсуждение должно быть направлено в сторону признания безусловного факта отсутствия последовательного морального оправдания использования животных, как бы «гуманно» с ними при этом ни обращались. Для этого необходимо, чтобы зоозащитницы и зоозащитники изучили этические аргументы против использования животных и старались творчески донести эти аргументы до широкой общественности. Учитывая, что большинство людей согласно, что другие животные в некотором роде состоят в моральном сообществе, то есть они не считают животных просто вещами, вполне возможно, хоть это и непросто, помочь им увидеть, что членство в моральном сообществе требует, чтобы мы прекратили их использовать.

Образовательные инициативы могут принимать бесчисленное множество форм. Они ограничены только вашим воображением. Чтобы быть эффективной просветительницей, вам не нужны огромные деньги или членство в крупной зоозащитной организации. Необходимые социальные изменения требуют сильного народного движения, чтобы люди учили друг друга. Парадигма не изменится в результате приезда в город высокооплачиваемого корпоративного велфериста, который прочитает всем лекцию и поедет дальше. В других своих работах я писал о том, как корпоративное движение совершенно намеренно уничтожило низовой активизм в Соединенных Штатах и вот-вот сделает то же самое в Европе. Активизм превратился в выписывание чека организации, у которой в большинстве случаев и так полно денег. Но маятник уже качнулся в обратную сторону, во многом благодаря интернету, который снизил стоимость общения и поспособствовал созданию сети активисток, которые могут обойти крупные организации и их попытки контролировать дискурс. Эти активистки, зачастую из разных стран, могут работать сообща, поддерживать друг подругу и создавать материалы, используя которые они могут заниматься образованием в своих местных сообществах. Для участия в эффективном аболиционистском образовании вам не нужна научная степень или профессиональное педагогическое образование. Нужно только желание изучить некоторые базовые идеи и подумать о том, как творчески привнести эти идеи в жизнь, чтобы они нашли отклик у других людей. Многие из них переживают о других животных и оказываются удивительно восприимчивыми к аргументам о правах животных и отмене их использования.

Подробнее о третьем принципе Аболиционистского Подхода к Правам Животных.

Авторство: Gary L. Francione [Перевод не был проверен и одобрен].
Перевод: Денис Шаманов. Выражаю благодарность за помощь в переводе Ростиславу Чеботарёву.
Источник: Gary L. Francione, “Animal Welfare, Happy Meat, and Veganism as a Moral Baseline,” in The Philosophy of Food, ed. David Kaplan (University of California Press, 2012)