Этическая обеспокоенность, моральный импульс и логические аргументы в агитации за права животных

Если вы когда-либо занимались зоозащитной агитацией, то оказывались в ситуации, когда на ваши рациональные доводы, согласно которым эксплуатация животных не может быть морально оправдана, отвечают что-то вроде: «Да, очень интересно, но я считаю, что есть животных это нормально» или «Да, ты рассуждаешь очень последовательно, но я слишком сильно люблю мороженное и сыр и все равно буду есть их».

Как такое может быть? Как люди могут отвергать рациональные и логичные аргументы?

Ответ прост: логика и рациональность необходимы, но недостаточны. Все несколько сложнее логических умозаключений. Этика — о животных или о чем угодно — требует чего-то большего, чем просто логика. Это что-то включает в себя два тесно связанных, но концептуально различных понятия: этическая обеспокоенность и моральный импульс, которые предшествуют рациональным и логическим размышлениям.

Это означает, что для согласия с аргументом, согласно которому все чувствующие существа имеют моральную ценность и мы должны не регулировать, а отменить их эксплуатацию, прежде необходимо испытывать этическую обеспокоенность животными. Это не обязательно означает, что они должны «нравиться» нам или что мы должны «любить» их. Это не значит, что у нас должен быть целый дом спасенных животных или даже одно. Но мы должны быть согласны, что мораль распространяется по крайней мере на некоторых из них, что они личности с точки зрения морали, то есть мы несем перед ними прямые моральные обязательства.

И мы должны хотеть поступать с животными этично. Нам нужен моральный импульс. Нужно почувствовать свои этические убеждения в виде желания поступать правильно. Только тогда логика и рациональность могут предоставить убедительные аргументы, согласно которым все чувствующие существа оказываются личностями, а их эксплуатация не может быть морально оправдана.

Но если нам наплевать на животных и мы не хотим поступать справедливо, тогда никакие аргументы на свете ничего не изменят. Если мы считаем, что не должны животным вообще ничего, тогда нам будет просто неинтересно слушать аргументы о том, перед какими животными мы несем моральные обязательства и в чем они заключаются.

Логика и рациональность: необходимы, но недостаточны

В книге «Introduction to Animal Rights: Your Child or the Dog?» я привожу ряд аргументов, основанных на логике и рациональности. Вот лишь один из них:

1. Причинение страданий чувствующему существу требует надлежащего морального оправдания.
2. Удовольствие, развлечение и удобство не могут быть сочтены надлежащими оправданиями причинения страданий какому-либо чувствующему существу.
3. Даже самое «гуманное» животноводство подразумевает убийство и причинение значительных страданий чувствующим существам.
4. За крайне редкими исключениями лучшим (и единственным) оправданием употребления продуктов животного происхождения в пищу оказывается удовольствие, развлечение и удобство.
5. Следовательно, потребление животных продуктов не может быть оправдано.

Очень логично. Но этот аргумент не сработает, если не соглашаться с первым высказыванием и не хотеть действовать соответствующе. Если человек считает, что мы не обязаны искать каких-либо оправданий для причинения животным страданий, тогда мы не сможем даже начать говорить с ним об этике в отношении животных. Логика и рациональность могут помочь установить, какие именно обязательства мы несем перед другими животными, но логика и рациональность бесполезны, если человеку просто наплевать на них и он отказывается признавать, что причинение им вреда нуждается в оправдании.

Наука тоже бесполезна относительно первого высказывания. Невозможно «научно» доказать, что мы обязаны искать оправдание для причинения вреда чувствующим существам. Как известно любой изучающей философию первокурснице, нельзя перейти от «есть» к «должен».

Почему же мы должны согласиться с первым высказыванием?

Я утверждаю, что оно представляет собой очевидную истину. Все чувствующие существа имеют моральную ценность, и прежде, чем оказывать негативное воздействие на их интересы, мы обязаны найти этому оправдание. Используя здесь слово «истина», я имею это в виду в том же смысле, в котором использую это слово, если скажу, что чашка у меня на столе красная. Утверждение «Чашка красная» является истинным. Чашка на моем столе действительно красная. Аналогичным образом утверждение «Причинение страданий чувствующему существу требует надлежащего морального оправдания» является истинным и отражает нашу моральную интуицию, согласно которой страдание — это плохо.

Утверждение во втором высказывании: «Удовольствие, развлечение и удобство не могут быть сочтены надлежащими оправданиями причинения страданий какому-либо чувствующему существу», — тоже является очевидной истиной, поскольку если надлежащее оправдание будет включать в себя удовольствие, развлечение или удобство, тогда оно будет включать в себя вообще все. Подумайте об этом. Если мы скажем: «Для причинения ребенку вреда необходимо хорошее оправдание, но можно бить его просто ради удовольствия», — тогда принцип необходимости оправдания причинения вреда станет совершенно бессмысленным.

Если строгий эмпирик попросит меня доказать эти высказывания научным экспериментом, я не смогу этого сделать. Ну и что? Это не делает их ложными. Может ли кто-то отрицать их истинность? Конечно. Но этот кто-то может отрицать и истинность высказывания о красной чашке. Мы можем быть скептичны относительно этических принципов, но мы можем быть скептичны относительно чего угодно. Как знать, действительно ли чашка красная? Может у меня галлюцинации? Может быть я не существую в том виде, в котором мне это кажется? Быть может я лишь мозг в банке, который стимулируется электродами так, чтобы я видел красную чашку, которой на самом деле не существует?

Я не считаю, что в заявлении об истинности первого и второго высказывания есть что-то спорное. Я бы сказал, что большинство людей, если предложить им подумать об этом, согласятся с их очевидностью. «Introduction to Animal Rights» как раз о том, что мы заявляем о своем согласии с этими высказываниями, но мыслим иррационально относительно значения этого этического принципа. То есть проблема не в том, что мы не можем рационально доказать эти высказывания. Проблема в том, что мы хоть и заявляем о согласии с ними, но либо не имеем морального импульса и желания следовать собственным словам и убеждениям (и, как я объясню далее, я считаю, что это означает отсутствие у нас этической обеспокоенности), либо наши размышления о том, что этот принцип требует от нас на практике, просто иррациональны.

Садист Саймон и Майкл Вик

В «Introduction to Animal Rights» я придумал персонажа, Садиста Саймона, который обожает пытать собак паяльником. Мы все сочли бы такое поведение ужасным. Идея заключается в том, чтобы продемонстрировать, что Саймон нарушает принцип, с которым мы все согласны: причинение страданий чувствующему существу требует надлежащего морального оправдания, а удовольствие Саймона таковым не является. Далее я утверждаю, что признание этого морального принципа требует признания моральной ценности не только собак, а всех чувствующих существ, что означает полную отмену их эксплуатации.

Недавно я привел те же самые аргументы на примере реального причинения вреда животным в случае с футболистом Майклом Виком, который принимал участие в организации собачьих боев, в связи с чем был привлечен к ответственности. Реакция на поступок Вика была колоссальной, все его осуждали. И это была не просто критика. Люди были в ярости. Почему? Ответ прост: он нарушил этический принцип, с которым согласно подавляющее большинство людей. Мы считаем этот принцип моральной истиной. А учитывая согласие с этим принципом, логика и рациональность требуют, чтобы мы признали, что поступок Вика ничем не отличается от любого другого причинения животным страданий без всякой на то необходимости. Это означает, что мы должны перейти на веганство и требовать положить конец использованию животных.

Если человек согласен с истинностью первого и второго высказывания относительно собак и хочет поступать с ними этично (ни то ни другое не является вопросами логики или рациональности), тогда при помощи аналогий можно показать, что между собаками, чью моральную ценность он признает, и другими чувствующими существами нет морально-релевантной разницы. Черед логики наступает лишь после того, как он согласится с моральной ценностью по крайней мере некоторых животных. Можно использовать логику и рациональность, чтобы продемонстрировать невозможность удовлетворения наших моральных обязательств перед другими животными посредством реформ их эксплуатации.

Но если человек не признает моральной ценности животных, тогда аргументы об их использовании или обращении с ними, будь они основаны на теории прав животных, утилитаризме, этике добродетели или чем угодно еще, просто бессмысленны.

Как я утверждаю в «Introduction to Animal Rights», идея о равной неотъемлемой ценности ни в коей мере не является мистической или метафизической. Это логическое суждение, касающееся минимальных требований для распространения морали на животных, что означает признание за ними морального права не быть используемыми в качестве вещей. Это означает отмену их эксплуатации. Но если мы изначально считаем, что мораль на животных распространяться не должна, или если нас просто не волнует этика, тогда идея о равной неотъемлемой ценности оказывается просто бессмысленной.

Мы все осуждаем рабство, поскольку понимаем, что оно подразумевает полное отрицание моральной ценности людей. Оно унижает их до статуса вещей. Учитывая, что на уровне моральной интуиции мы все согласны, что мораль должна распространяться на всех людей, то есть они должны рассматриваться как личности, а не вещи, значит мы, помимо прочих обязательств, должны отменить рабство. Аналогичным образом, если мы согласны с моральной ценностью животных, значит мы, помимо прочих обязательств, должны отменить их статус в качестве собственности, в качестве вещей. Мы должны обращаться с ними как с личностями. И это означает, что мы их больше не потребляем. Точка.

Но если мы не согласны, что животные имеют моральную ценность, а это невозможно «научно» или «объективно» доказать, тогда логические аргументы о том, перед какими животными мы несем моральные обязательства и в чем они состоят, оказываются бессмысленны.

Каков источник этической обеспокоенности?

А если человек не согласен с первым высказыванием? Если просто не считает, что мораль распространяется на животных? Можно ли доказать ошибочность его убеждений? Нет, конечно нет.

Изменение поведения требует некоторого эмоционального аспекта. Чтобы быть открытыми логическому анализу в вопросе использования животных, прежде необходимо признать их моральную ценность и захотеть действовать в соответствии с этим убеждением. Это не вопрос логики или рациональности. Вы должны почувствовать, что поступки Садиста Саймона или Майкла Вика плохие.

Схожие мысли об этической обеспокоенности озвучивает профессор Гэри Стайнер, который обсуждает концепцию чувства родства с другими животными в книге «Animals and the Moral Community: Mental Life, Moral Status, and Kinship». Он утверждает, что в качестве прелюдии к серьезному размышлению об этике в отношении животных необходима концепция родства или чувственной связи с ними.

Я согласен со Стайнером, что большинство имеет склонность к чувству родства с другими животными. Но это чувство надо пробудить. Надо осознать его. Именно оно позволяет увидеть истинность первого высказывания. Осознание этого чувства может быть вызвано множеством факторов:

Отношения с животным-компаньоном.

Осознание взаимосвязи всей жизни или некоторого этического норматива вроде «золотого правила этики». Это осознание может иметь духовный аспект, а может и не иметь.

Признание принципа ненасилия в качестве фундаментальной моральной истины. Опять же, это может иметь духовный аспект, а может и не иметь.

Осознание может происходить из религиозной перспективы, как это было у Франциска Ассизского.

Или оно может прийти после посещения бойни.

Или после чтения поэзии или литературы.

Или в следствие некоторого эстетического опыта.

Короче, есть множество вариантов осознания своей этической обеспокоенности. Можно называть это этической обеспокоенностью о других животных или чувством родства с ними, но в любом случае необходимо понимать, что оно должно включать в себя моральный импульс, выраженный в желании следовать своим убеждениям, поступать в соответствии с признанием и уважением моральной ценности других животных и родства с ними.

Если мы имеем этическую обеспокоенность или чувство родства, которые включают в себя моральный импульс и желание поступать справедливо, только тогда есть смысл приводить логичные и рациональные аргументы о том, на каких именно животных распространяется мораль (по моему мнению, на всех чувствующих существ) и что именно требует от нас их статус в качестве личностей с точки зрения этики (по моему мнению, полной отмены их использования). В отсутствие этической обеспокоенности и морального импульса, выраженного в желании поступать в соответствии с признанием морального статуса животных, логика и рациональность будут пропущены мимо ушей.

Аболиционистский активизм

Если люди согласны с первым и вторым высказыванием (пожалуйста, не забывайте, что в этом эссе я обсуждаю лишь один из множества аргументов, которые привожу в своих работах), тогда при помощи логики и рациональности можно объяснить, что они должны перейти на веганство, то есть прекратить есть, носить и вообще как-либо потреблять все продукты животного происхождения. И они должны требовать отмены эксплуатации животных, а не ее регуляции.

Но когда мы занимаемся таким образовательным активизмом, то редко прибегаем к логике и рациональности, чтобы убедить кого-то в истинности этих высказываний. Мы используем логику и рациональность, чтобы помочь людям увидеть, что их этическая обеспокоенность животными ведет к одним выводам (веганство и аболиционизм), а не к другим («сострадательное» потребление, «счастливые» животные продукты, регуляция эксплуатации, разделение мяса и молока или рыб и коров, и так далее).

Может ли кто-то сказать: «Меня волнуют животные и я согласен с твоим логическим анализом, но я слишком сильно люблю продукты животного происхождения, а потому буду продолжать есть их»? Конечно. Но такая ситуация не означает ошибочность логического или рационального анализа. Скорее всего, эти люди на самом деле не признают моральную ценность животных независимо от того, что они говорят. Здесь не хватает этической обеспокоенности.

Например, многие фетишизируют кошек и собак. На самом деле они не признают их моральной ценности. Они испытывают эстетическое удовольствие или, возможно, некоторого рода одержимость этими животными подобно тому, как некоторые люди любят автомобили, одежду и другие вещи. Мы все встречали эксцентричных людей, которые одержимы собаками, но при этом едят других животных, и которым не интересно даже говорить об этике. Этическая обеспокоенность животными — это не вопрос о том, «нравятся» они нам или нет; считаем мы их «милыми» или нет. Это вопрос этического прозрения, вопрос о том, видим ли мы их моральную ценность и хотим ли действовать в соответствии с этим прозрением.

Можно сказать, что эти люди обладают этической обеспокоенностью, но им не хватает морального импульса. На мой взгляд, действительно иметь этическую обеспокоенность значит иметь моральный импульс. Чтобы лучше всего понять убеждения людей, следует обратить внимание на их поступки. Так что я хоть и согласен, что этическая обеспокоенность и моральный импульс могут быть разными понятиями, но думаю, что одно без другого не существует.

Разумеется, в некоторых случаях люди признают моральную ценность некоторых животных, но не соглашаются с аргументом, согласно которому мораль должна в полной мере распространяться на всех чувствующих существ.

Например, некоторые зоозащитники вроде Питера Сингера считают, что мораль распространяется на всех чувствующих существ, но в полной мере лишь на тех, которые обладают схожими с человеческими когнитивными способностями, а в особенности человекоподобным самосознанием. Сингер не соглашается с моим аргументом, согласно которому все чувствующие существа равны, поскольку они все ценят свою жизнь, даже если и не думают о своем существовании так, как это делают здоровые взрослые люди.

В других ситуациях люди соглашаются с моральной ценностью животных, но отказываются признать отмену их эксплуатации в качестве единственного рационального решения, соответствующего признанию этой ценности.

Буквально все «зоозащитное движение», представленное крупными велферистскими организациями, не соглашается со мной относительно структурных проблем реформ эксплуатации животных и необходимости веганства в качестве этического долга. Они заявляют, что реформы эксплуатации улучшают жизни животных сейчас и приводят к хорошим последствиям для животных в будущем. Я не согласен.

Иногда люди говорят, что признают моральную ценность животных, но при этом заявляют, что анализ, который мы применяем для оценки своих обязательств перед ними, может отличаться от анализа, который мы применяем для оценки обязательств перед людьми.

Например, некоторые утверждают, что нам не следует говорить о моральных правах или общеприменимых правилах, а вместо этого предлагают «этику заботы», которая учитывает все особенности каждой отдельной ситуации. Но они никогда не применили бы этику заботы к фундаментальным этическим вопросам, касающимся людей. Например, ни одна сторонница этики заботы не скажет, что этичность изнасилования зависит от «заботы», с которой оно было совершенно в каждой отдельной ситуации. Изнасилование всегда аморально, поскольку нарушает право на личную неприкосновенность. Когда речь заходит о фундаментальных интересах животных, мы должны использовать аналогичный анализ. Если мы скажем, что «заботы» достаточно, то проигнорируем критически важный аспект этического анализа: требование одинакового обращения в одинаковых ситуациях.

Во всех трех случаях нужно сосредоточиться на логике и рациональности, учитывая, что мы все согласны с моральной ценностью животных и хотим поступать справедливо. Мы хотим понять, каковы наши моральные обязательства. Логика и рациональность важны для определения моральных обязательств именно потому, что мы уже признаем моральную ценность животных и имеем моральный импульс поступать правильно.

Но источник этой этической обеспокоенности и морального импульса в любом случае не имеет совершенно никакого значения.

Если люди испытывают этическую обеспокоенность животными, тогда не важно, чем будет вызван моральный импульс. Это могут быть отношения с животным-компаньоном или прочтение Франциска Ассизского, художественной литературы вроде «Черного красавчика» или стихотворения вроде «Эпитафии собаке» Байрона; эстетическое отвращение или вера в принцип ненасилия, золотое правило или взаимосвязь всего живого.

Важна лишь сама этическая обеспокоенность и жажда действовать в соответствии с ней. Важно признание истинности первого высказывания по крайней мере в отношении некоторых животных. Важно согласие с моральной истиной, согласно которой по крайней мере некоторые животные имеют моральную ценность, то есть на них распространяется мораль. Важно согласие с необходимостью действовать в соответствии со своей обеспокоенностью. Когда люди хотят поступать правильно в отношении других животных и согласны с их моральной ценностью, тогда и только тогда можно использовать логику и рациональность, чтобы показать им, что их этическая обеспокоенность должна распространяться на всех животных и должна требовать не регуляции, а отмены их эксплуатации. Это означает, что они должны прекратить участвовать в эксплуатации животных. Наши аргументы о равенстве, аболиционизме и веганстве могут показаться людям убедительными или не очень, но без этической обеспокоенности другими животными они вообще не смогут их понять.

Идея о том, что этическая обеспокоенность или чувство родства не могут быть результатом религиозных или духовных убеждений так же глупа, как заявление о том, что этическая обеспокоенность не может быть результатом отношений с животным-компаньоном в отсутствие религиозной или духовной традиции. Религиозные и духовные традиции становятся проблемой только в том случае, если ограничивают этическую обеспокоенность и препятствуют признанию моральной ценности всех животных, если разрывают чувство родства, если призывают к насилию. И давайте не будем делать вид, словно секулярные идеи не могут ограничивать этическую обеспокоенность аналогичным образом. Могут, и это в равной степени неприемлемо.

Если честно, мне вообще все равно, по какой причине люди признают моральную ценность животных. Пусть это будут их религиозные, духовные, эстетические, агностические убеждения или что угодно.

Мне не важно, является ли чьим-то источником этической обеспокоенности прочтение «Нагорной проповеди» и убеждение в том, что Иисус говорил о всех существах, или это вдохновение от прочтения стихов Байрона, который был атеистом, или, как в моем случае, это посещение бойни и абсолютная уверенность в том, что принцип ненасилия должен распространяться на всех чувствующих существ. Именно тогда я понял, как следует применять моральную интуицию, согласно которой страдания — это плохо. Тогда я понял, что для убийства и причинения страданий всегда требуется хорошее оправдание.

Я не говорю о том, что следует использовать источник этической обеспокоенности в качестве аргумента за права животных. Это бессмысленно. Если для кого-то этим источником стало прочтение «Черного красавчика» в детстве, это не значит, что для защиты прав животных нужно призывать людей читать эту книгу. На самом деле многие после ее прочтения не перешли на веганство. Но эта книга (и бесчисленное множество других книг и много чего еще) может послужить моральным импульсом для некоторых людей и сделать их восприимчивыми к рациональным аргументам, при помощи которых аболиционистки могут помочь им признать моральную ценность всех чувствующих существ и понять, что переход на веганство является единственным последовательным решением, учитывая их этическую обеспокоенность. Но если у них изначально нет этой обеспокоенности, тогда они останутся невосприимчивы к нашим аргументам.

Я против использования в агитации шок-контента вроде видео с боен. Вы можете возразить: «Почему? Разве они не могут стать источником этической обеспокоенности?» Демонстрация сцен жестокости может пробудить этическую обеспокоенность, но большинство людей, которые изначально собираются посмотреть подобное, уже обеспокоены животными и хотят разобраться, что им с этим делать. Опасность заключается в том, что эти сцены могут сосредоточить внимание на условиях обращения с животными, а не на самом по себе их использовании, особенно если они демонстрируются, как это обычно и бывает, в качестве откровенных или скрытых призывов к реформам эксплуатации. Это в первую очередь касается тех видео, которые демонстрируют «жестокое обращение» в промышленном животноводстве. Многие люди после просмотра таких фильмов остаются твердо убеждены, что решением проблемы являются «счастливые» продукты животного происхождения, семейные фермы, камеры видеонаблюдения на бойнях и вообще все что угодно, кроме веганства.

Если люди обладают этической обеспокоенностью и моральным импульсом, выраженным в желании поступать правильно по отношению к другим животным, тогда мы можем использовать рациональность, чтобы помочь им понять, что их этическая обеспокоенность должна распространяться на всех животных, а веганство и аболиционизм являются единственными логичными ответами на признание чувства, каким бы ни был его источник, что другие животные имеют моральную ценность.

Но в отсутствие желания поступать справедливо будет бессмысленно прибегать к логике для установления, что именно является справедливым.

Манифест Аболиционистского Подхода к Правам Животных

Рекомендации для дальнейшего чтения

Книги:

• Gary Steiner, Animals and the Moral Community: Mental Life, Moral Status, and Kinship (Columbia University Press, 2008).

Авторство: Gary L. Francione, Anna Charlton.
Перевод: Денис Шаманов
Источник: Animal Rights: The Abolitionist Approach